Салим побледнел. Опустив вниз голову в собачьем малахае, он, казалось, что-то выискивал в глубоком снегу.
Но я молчу. Молчу, молчу!.. успокоил его Илья.
Зайнутдинов продолжал итти вперёд, но теперь уже устало, словно прошёл на лыжах не менее тридцати километров.
Так я поразведаю, а потом скажу тебе, снова напомнил Андронников и, надвинув шапку поглубже на уши, броском отвернул лыжи в сторону, легко побежал по снежной равнине. Салим долго смотрел ему вслед.
Смотри, жалеть будешь. Не знаешь ты ещё Илью Андронникова! Он что задумает, на своём поставит».
Зайнутдинов сначала всё отнекивался: «подожди», «подумаю», «сейчас некогда, вот переставлю капканы, тогда» А сегодня утром он вышел из избушки, Илья следом за ним, прижал к стене и, взявшись за пуговку салимкиной шубы, так её крутнул, что вырвал вместе с куском овчины, прошипел: «Ну, сколько ещё ждать. Сморчок ты, а не охотник. Последний раз спрашиваю. К вечеру не решишься, тогда» и, не договорив, ушёл в избушку, так хлопнув дверью, что с крыши посыпалась на Салима земля.
«Злится-то он, наверное, потому, что боится, как бы я его не выдал, думал Салим. Да кто его знает, человек он какой-то тёмный, непонятный. Но что делать, на что решиться» И чтобы оттянуть время до того момента, когда он скажет роковое слово: «Согласен!», а может быть в надежде на то, что Илья договорится ещё с кем-нибудь другим, проверил капканы и ушёл к себе в село, решив там прожить денька два-три.
Лишь только Салим переступил порог своего дома, как его окружила детвора. Кареглазый Ибрагимка взобрался на спину, Зинур на руки; четырёхлетний толстяк Сафи, переминаясь с ноги на ногу, дёргал за полу отцовской шубы и тянул: «Ата, а ата, гостинчик принёс?», Амина и Хадыя, годами постарше, обнявшись, стояли тут же и вопросительно смотрели на отца; лишь Сабира не было дома, наверное в школе.
Салим вытащил из кармана шубы кулёк с медовыми пряниками и, раздавая каждому, приговаривал:
Получай, это тебе косой заяц гостинец прислал, а это тебе, это тебе
Сафи отвернулся от отца и плаксиво проговорил:
Не хоцю от зайки
А тебе вовсе и не от зайки. Это Амине и Ибрагиму заяц прислал, а тебе рыжая лисичка. Стала на задние лапки, махнула хвостом и говорит: «Отнеси Сафи пряник, самый сладкий».
Сафи обрадованно схватил пряник, просеменил к деревянному дивану и уселся на нём, свернув ноги калачиком.
Зайнутдинов смотрел на детишек и улыбался, забыв о том, с каким чувством шёл он домой, спасаясь от назойливого требования Андронникова. Он снял с себя шубу, повесил на вешалку у двери и подошёл к Фатьме, которая, отложив в сторону вязальные иглы, наблюдала, как дети расправляются с пряниками.
Что с Минкомал? Не лучше? спросил Салим, с надеждой глядя на жену.
Худо, Салим, шибко худо, на красивое лицо Фатьмы легла печаль. Был доктор, говорит: посылай быстрей Минкомал в санаторий. А то может болезнь в хроническую перейти.
Салим задумался: «В санаторий? На какие деньги сейчас посылать? Промысел только-только по-настоящему наладился. Деньги будут, да не сразу. А Минкомал надо посылать быстро. Тяжёлый недуг свалил её. Шла осенью домой из гостей от бабушки Рабиги, попала в сильный дождь, вымокла, да ещё через воду в займище перешла и заболела. Воспаление лёгких прошло, а вот ревматизм развился. Доктор говорит: может перейти в хронический Ой, плохо, Минкомал!»
Фатьма, понимая, о чём задумался муж, подсказала:
А ты попроси директора. Пусть поможет. Добудешь зверя, рассчитаешься. Не забывай, Минкомал у нас старшая, скоро невестой будет. Ты бы знал, как она переживает. Смотришь на неё, и сердце заходит от жалости.
Директора попросить? Ой ли!.. Будет ли толк?!.
А ты попробуй.
Салим подошёл к комнате, в которой находилась больная дочь, и приоткрыл дверь. Минкомал, такая же красивая, как мать, но теперь худенькая и бледная, с выдавшимися вперёд скулами, полулежала на мягких подушках. Услышав скрип двери, она вскинула взгляд на Салима в глубоко запавших глазах было столько недевичьей печали, что, казалось, собери её всю в чашу, выплесни на лёд, он не выдержит и растает.
Ну как, Минкомал, плохо? полушёпотом спросил Салим.
Минкомал слышала разговор родителей и, чтобы успокоить отца, сказала:
Нет, ата, лучше. Скоро совсем хорошо будет, и попыталась улыбнуться, но улыбки не получилось. Губы у неё как-то неестественно скривились, и Салиму показалось, что она заплакала.
Ничего, Минкомал, ничего, дрожащим голосом проговорил Салим. В санаторий поедешь, вылечат тебя. И, повернувшись к Фатьме, привалился к косяку, с минуту постоял в раздумье. В затуманенном мозгу всплыл образ Андронникова, вспомнились его слова: «Подумай, деньги будут. Хрустящие полусотенки!» Тяжело проговорил:
Будет путёвка, Фатьма. Будет наша Минкомал здоровая
Фатьма с благодарностью посмотрела на Салима
следовал Филька Гахов. Он привязался к опытному охотнику и целыми днями пропадал в степи с Благининым, постигая хитрую науку промысла. Иван, казалось, забыл о неприятном для Фильки случае или просто не напоминал о нём. Он терпеливо знакомил подростка со всеми тонкостями промысла ондатры, лисиц, горностая и других зверьков, которые водились в степи. Многое познал Филька: и как устанавливать капканы в хатке ондатры, и как распутывать лисьи следы, где следует искать колонка, об охоте с флажками и многое другое, что раньше для него было загадкой. А главное, Благинин научил его любить природу, уметь извлекать из неё пользу и в то же время беречь её.