Дама встрепенулась, опустила руки, на ее заплаканном лице блеснула надежда.
Вы не обманываете?
О, нет, нет! Весь вопрос в том, как вы проведете здесь ночь?
Дама немного подумала и вдруг звонко расхохоталась, по-детски всплескивая руками в черных перчатках.
Боже мой, как это все смешно и весело! Точно на необитаемом острове!
Голуа было вовсе не весело, но он обрадовался, что кончились эти рыдания, от которых у него самого щипало в горле.
Ну-с, теперь расположимся как дома. Помогите мне снять жакетку. Так. Положите куда-нибудь. Только не на ваши противные бумаги. Возьмите еще шляпку. Как вас зовут? Виктор? У меня есть кузен Виктор, он служит в алжирских стрелках. А меня зовут Мадлен. Хорошенькое имя? Теперь я от вас потребую огромную услугу. У меня совсем мокрые сапоги и чулки. Вы должны их снять и повесить сушить.
Мадлен села на груду связок деловых бумаг и протянула ноги. И Голуа, высокий, худой, как палка, несгибающийся, должен был стать на колени и первый раз в жизни расстегивать бесконечные пуговки дамских сапожек.
Кое-как он управился с этой трудной работой, постоянно понукаемый Мадлен:
Скорей, мне холодно, я простужусь!
Оставались чулки, но перед этой задачей Голуа прямо стал в тупик.
Мадлен сама помогла ему, приподняв край платья:
Отстегните там!
Голуа вспомнил, что у женщин, кажется, бывают подвязки и стал искать, путаясь длинными сухими пальцами в кружевах dessous .
Я не нахожу подвязок, заявил он отчаянным голосом.
Как, вы думаете, что я ношу подвязки? Да вы с ума сошли или приехали с Сандвичевых островов? Неужели вы никогда не видели, как раздевается женщина?
Никогда в жизни! мрачно ответил Голуа.
Мадлен нагнулась, рассматривая бритого чиновника, как диковинного зверя. Потом вся откинулась назад и суровый архив огласился неудержимым, захлебывающимся хохотом.
Когда чулки, наконец, были сняты и перед глазами Голуа мелькнули бледно-розовые ноги, обнаженные немного выше колена, он с трудом поднялся, чувствуя себя усталым и разбитым, а по спине бежали струйки горячего пота.
Мадлен быстро подобрала ноги и уселась на бумагах по-турецки, продолжая хохотать. Голуа, развешивающий длинные дамские чулки на шкафу с секретными документами, был так смешон!
Но скоро надоело сидеть. Попробовала ходить босиком. Пол каменный, холодный.
Снимите ваши штиблеты, а сами можете ходить в носках.
Но, сударыня, мой ревматизм
Пустяки, пустяки! Бог знает, когда просохнут мои чулки и сапоги.
Голуа снял штиблеты и подал Мадлен.
Я должна прежде чем-нибудь обернуть ноги. Что это там за бумага на столе? Дайте ее сюда.
Но, сударыня, это секретный доклад министру.
Пустяки, давайте скорее!
Штиблеты оказались страшно велики для маленьких ножек Мадлен и она шлепала ими, как кот в семимильных сапогах. Но это было так смешно!
А знаете, мне страшно захотелось есть.
К сожалению, сударыня, я располагал сегодня работать недолго и не взял с собою ничего. Обыкновенно же я приготовляю сам завтрак на спиртовой горелке.
Личико Мадлен затуманилось, но у нее сейчас же блеснула новая мысль.
Я придумала. Это будет отлично! У меня здесь в свертке сырые каштаны. Мы их испечем. Несите скорее вашу горелку.
Я советовал бы, сударыня, печь в третьей комнате. Там большой вентилятор. Будет запах.
В третьей, почти пустой комнате началось приготовление каштанов. Горелый запах заставил Мадлен смешно сморщить нос, но она была вся увлечена мыслью, что это похоже на необитаемый остров и очень весело.
Оказалось,
что спирта в горелке немного, а бутылка пустая.
Каштаны не допеклись.
Ах, я придумала!
И, сбегав в первую комнату. Мадлен принесла связку бумаг. Быстро сняла полку, рассыпала документы по полу и, присев, стала жечь их под треножником горелки.
Голуа с ужасом видел, что это донесение с Крита тайных французских агентов, а товарищ министра говорил о готовящемся конфликте между Грецией и Турцией и приказал сделать доклад. Но чиновник чувствовал, что он катится по наклонной плоскости и будет совершать преступление за преступлением.
Пожалуйте обедать, ваше превосходительство! шутливо доложила Мадлен, перенося готовые каштаны в первую комнату. Горячую закопченную сковороду она поставила на раскрытую копировальную книгу и как раз на ту страницу, где было оттиснуто конфиденциальное письмо министра.
Но Голуа был окончательно выбит из колеи. Перед ним мелькало раскрасневшееся женское личико и в голове неотступно стоял мимолетный образ обнаженных бледно-розовых ног, окруженных волнами кружев. Он угрюмо и размеренно чистил каштаны и ел их. Мадлен грызла, как молодая белка, и все повторяла:
Какая прелесть!
Тоска охватила и сердце Голуа. Как он доложит министру о разгроме документов в «секретном отделе»? И вместе с тем заползла тревога за себя и за эту молодую, хорошенькую женщину. Вода все поднималась, министерство будет пустовать, и они оба, заключенные в мрачных комнатах архива, обречены на голодную смерть.
Я хочу пить!
Какое счастье, что сюда проведен пожарный кран водопровода! Но действует ли он? Вода полилась тонкой, захлебывающейся струйкой и не скоро наполнила стакан. Значит, грозят и муки жажды.