Родители Джеймса умерли в начале апреля, едва успев отметить с ним его двадцатый день рождения и так и не увидев единственного внука: их жизни, одну за другой, унесла драконья оспа. В военное время подобная кончина от старости или болезни казалась почти дикостью. Потерю эту он переживал особенно тяжело, с головой погрузив себя в работу в Ордене, и пришел в себя, когда при встрече с Волдемортом закрыл собой неудачно оказавшуюся рядом беременную Лили от летевшего в ее сторону проклятья, а после получил от Бродяги в нос за воистину гриффиндорский эгоизм. Читать нотации было не в характере Сириуса, но одного «твоя смерть не вернет Юфимию и Флимонта, только убьет Лили, ты этого хочешь?» хлестким блэковским тоном было достаточно, чтобы Джеймс протрезвел от горя и продолжил жить дальше с осторожностью, с оглядкой на собственную семью. Ведь в каком-то смысле и сам Бродяга потерял родителей в их лице.
Сейчас, спустя полгода после похорон, Джеймс был почти прежним. Только все чаще их с Сириусом можно было застать в полночь на кухне Поттеров в гробовом молчании и сигаретном дыму, сколько бы Лили ни просила не курить прямо в доме. Даже всегда тактичный Ремус однажды
не удержался от замечания, что они стали больше тратить на сигареты, чем в прошлом году. Бродяга в ответ на это сощурился и лишь в очередной раз зажег огонь на конце палочки вместо зажигалки: после увиденного в газетах известия о безвестно пропавшем Регулусе он, пожалуй, действительно стал зависим от табака, но признавать Лунатика правым было не в характере дома Блэков.
Война затянулась, конца боевым действиям видно не было, но и жизнь не стояла на месте. Иначе о каком счастливом детстве Гарри, отрады для всех них, можно было говорить, если они сами не смогут находить причины для маленьких радостей в каждом дне?
Лунатик, сфотографируешь нас?
Неожиданно мягкий голос Джеймса вывел Люпина из оцепенения. Шоколадного мороженого на порцию оказалось неприлично мало.
Лили на днях говорила, что у нас недостаточно фотографий для альбома.
Конечно, Сохатый, Ремус улыбнулся, обнажая шрам на правой щеке, и потянул на себя ремень сумки, куда последний раз положил фотоаппарат. С удовольствием внесу свой небольшой вклад в пополнение семейного альбома Поттеров.
Джеймс заговорщически ему подмигнул и, дождавшись пока Лили повернется спиной, собирая букет из осенних листьев всех оттенков желтого и красного, настолько тихо, насколько это позволяло сделать шуршание листвы под ботинками, подкрался сзади. Ухватив ее за пояс черного пальто, он с мастерством былого игрока в квиддич развернул смеющуюся Лили к объективу в подобии танца. Веером взметнулись рыжие, точно ржавчина, волосы и слились по цвету с липовым листопадом.
Эта фотография действительно попала в семейный альбом Поттеров много лет спустя, когда Рубеус Хагрид, желая сделать Гарри подарок к окончанию первого курса, в поисках снимков его родителей посылал совы всему первому составу Ордена. И в тот момент Ремус не думал, что запомнит их всех, в том числе и себя самого, именно такими, какими они были в один вроде бы совершенно обычный осенний день: неприлично взрослыми для своих двадцати, уставшими, но необыкновенно счастливыми.
* * *
Апрель 1981 года
Пасхальная неделя в этом году выдалась мрачной из-за сжавших магическую Британию, словно в тисках, холодов и годовщины смерти Флимонта и Юфимии. Атмосферу во всегда наполненном светом доме в Годриковой впадине, тщательно скрытым Фиделиусом, омрачал и запрет Дамблдора на появление Джеймса на могиле родителей ни при каких условиях. Измученный бездействием в четырех стенах, тот и без его слов не находил себе места, меряя шагами кухню и выкуривая сигарету за сигаретой. Он рвался схватить мантию, послать Патронуса Бродяге и вместе с ним безрассудно прыгнуть в расставленную Пожирателями ловушку, но старательно по капле выдавливал из себя диктующий это эгоизм: напорись он на Аваду, Лили и Гарри останутся без защиты. Чертов змееподобный тип только этого и ждал.
Сердце Лили каждый раз пропускало лишний удар, стоило посмотреть на Джеймса в этом состоянии. И она была не в восторге от вынужденного заточения, однако тщательно убеждала себя, что Дамблдор знает, как лучше. В конце концов, одному ему было под силу сдерживать накалившуюся обстановку в нынешнем Ордене: ходили слухи, что в их рядах может быть предатель. Многие стали искоса поглядывать на Сириуса, бывшего для этих подозрений, казалось, лучшей кандидатурой и так удачно оказавшегося Хранителем тайны Поттеров.
В начале зимы над домом родителей Лили, Джейн и Джона, в темно-синем небе зависла зеленая, будто свет от брошенной Пожирателями Авады, Черная метка так Волдеморт дал понять, что выбрал равного себе, что предсказывало пророчество. Едва об это стало известно в Ордене, Алиса Лонгботтом, чувствуя, что именно ее поддержка сейчас необходима Лили, раскрыла для нее утешающие объятия и дала ей выплакать столько слез, сколько успело накопиться за время войны. На самих похоронах Лили не смогла выжать из себя и капли, как бы отчаянно ни моргала, потому внешне выглядела совершенно обыденно, разве что ее внутренний огонь, горевший для близких всегда невероятно ярко, в тот день таился в ее глазах лишь слабым огоньком свечи. Петунья не видела и не могла видеть этот сокрытый свет, хотя на него никто не накладывал маглоотталкивающих чар, и в словах себя сдерживать не стала, высказав сестре все, что она когда-либо думала о волшебниках и магическом мире.