Чо сидите? А вы хоть знаете, куда летите? Я неделю назад сорок человек вот этими руками, и он показал огромные, волосатые, словно хобот слона, руки, хоронил. Вы все сдохнете И за что? На хрен вам это уперлось? Домой, бля, идите.
Голос прапорщика становился все громче и скоро перешел в крик.
Вы чего, за бабло олигархов помереть хотите? Они будут в Лондоне или Альпах гулять, а вы дохнуть! Вам это нужно? А? Чего молчите?
Спать хотим, придурок, донесся возглас со стороны палатки.
Все присутствующие на площадке обернулись и, увидев в темноте лишь огонек от сигареты, стали ждать продолжения действа.
Это кто тут вякает? прапорщик развернулся в сторону палаток. Гадом буду, ты сейчас сорок первым станешь. Ну-ка, покажи личико!
Ответа не последовало. Даже те, кто пытался ни на что не обращать внимания в надежде уснуть, оторвали головы от вещмешков и затаили дыхание.
Что? снова завопил прапорщик. Зассал? Хлеборезку свою открыл, а ответить за базар кишку сводит? Я тебе, блин
На этих словах прапорщик прервал свой монолог, сощурился, пытаясь разглядеть храбреца, рискнувшего молвить слово. На свет вышел среднего роста человек лет сорока. Лицо его было изрезано морщинами и как-то уж странно спокойно. Одет он был в потертую «горку» без знаков различий.
Что ты молодежь пугаешь? Где служишь-то? спросил человек негромко и устало, как спрашивает учительница у нашкодившего ученика.
Тебя, хмырь, это не касается, чеши в свою палатку, а то голову проломлю. Возраст тебя спасает. Стариков не трогаю.
Обладатель старой «горки», не говоря ни слова, повернулся к палатке и бросил через плечо:
Уйду, конечно. Но предупреждаю: орать будешь накажу.
Чего ты сказало, чудо? Ладно, блевал я на твой возраст. Раз так дело пошло, щас ты у меня
Дальше прапорщик ничего сказать не успел. Удар ногой по голени повалил его на землю.
Остынь и протрезвей, сказал сорокалетний и опять собрался уходить.
Но прапорщик уже вскочил с земли, навис над обидчиком, занес кулак размером с человеческую голову для жуткого удара и И тяжелым мешком свалился на землю, держась за печень.
Удара человека в «горке» никто не заметил. Слишком быстро все произошло. Он наклонился к корчившемуся на земле прапорщику и так, чтобы слышали все, сказал:
Это тебе наукой будет. Не умрешь, но умнее станешь. Не станешь умнее станешь калекой.
Прапорщика стало тошнить. Человек в «горке» ушел в палатку.
Кто это? Кто? прошелся шепот среди ночевавших на лавочках.
Подполковник Екимов, сказал вышедший покурить старший вертолетной площадки. Был в спецназе, а сейчас контрразведчик вроде как. По внутренним войскам.
Оставшаяся ночь прошла спокойно. Исключение составили лишь раскаты артиллерии, бившей где-то далеко отсюда.
Утром всех разбудили подметающие землю солдаты и командующий ими дежурный по вертолетной площадке.
Через полчаса на площадку, поднимая песок и пыль, села «мишка».
К «вертушке» из палатки вышел и Екимов. Почти сразу по трассе из города к шлагбауму подкатил кортеж из двух бэтээров и одного «уазика», из которого показался генерал. Екимов как-то по-обыденному отдал воинское приветствие и достал карту.
Товарищи офицеры, громко крикнул привыкший в институте к строевому уставу Михайленко. Сидевшие лейтенанты подскочили и замерли. Лишь Екимов и его окружение посмотрели на Михайленко как на последнего идиота, отчего ему стало
как-то не по себе и даже стыдно. Небольшого роста генерал, крайне широкий в плечах, оторвал глаза от карты Екимова и, прищурившись, посмотрел на лейтенанта.
Вот, сынок, молодец, заговорил он, выдержав минутную паузу, жутко растягивая «е» и делая ударения на «о» на украинский или южно-русский манер, и, взглянув на Екимова, продолжил: Почему команду подает лейтенант, а не подполковник? А, Екимов?
Видно было, что к институтской уставщине «бывалые» здесь относятся явно неодобрительно.
«Елки зеленые, дернул леший за язык, всегда раздолбаем же был и тут так вляпаться», проклинал Максим свое излишнее усердие.
Так ведь не в помещении, товарищ генерал, нашелся Екимов.
Все равно, уважение должно быть. Представьтесь, товарищ лейтенант, обратился он уже к Максиму.
Лейтенант Михайленко, прибыл для дальнейшего прохождения воинской службы в тридцать четвертой отдельной бригаде в должности командира взвода разведывательного батальона, доложил тот.
Объявляю вам, товарищ лейтенант, благодарность. Екимов, вам же по пути, возьмите его с собой.
Но, товарищ генерал
Нокай жене своей, в Шали ведь едешь, туда его и подкинешь. Комбригу скажешь, чтоб благодарность в личное дело занес. Не развалишься.
Генерал протопал к вертолету. И Михайленко, под тяжелыми взглядами всех, кто находился на площадке, подталкиваемый Екимовым, поплелся следом.
«Все, решат, что «рвач» и хочу выслужиться», пронеслась мерзкая мысль в голове Максима.
Генерал сел ближе к кабине пилотов, следом за ним уселись двое из компании Екимова, потом сам Екимов, держа под локоть помрачневшего Максима.
Из какого института? перекрикивая шум вертолетных лопастей, спросил он в ухо Максима.