I
Сероватое освещение как раз под стать недвижному простору. Жары как не бывало. Все небо затянуло не тучками, а белыми, сквозными крыльями. Кое-где по зеркалу Ладоги бежали бороздки от лениво поднявшегося ветра. Но и он, точно уставая, приникал к теплой воде и засыпал на ней
Изредка перед нами подымалась из воды черная усатая голова тюленя Степка Юдин, мой лодочник, свистал каким-то особенным способом, и нерпа еще раза два-три ныряла из озера по направлению к нашей лодке
Вода и небо И то, и другое веявшие на нас невозмутимою, благоговейною тишиной. Невольно воображение рисовало нашу планету, когда она носилась в пространстве, вся покрытая водою, когда от нее земля еще не отделилась и, по преданию, дух Божий носился над молчаливым, единым океаном; когда все разнообразие являлось только в переливах освещения. Солнце восходило и заходило тогда над безжизненной землей, играя на гребнях валов и золотя густые облака.
Безжизненною! Можно ли определить тот предел, где кончается жизнь и начинается механическое движение? Мы, впрочем, и не будучи свидетелями первых дней творения, любовались теперь на удивительные эффекты освещения. Когда солнце, закатываясь, вышло из-за белых крыльев, весь безбрежный простор разделился на три сливающиеся по краям полосы. На западе зыблется пламя, струится багряное по тихим водам, мало-помалу бледнея, по мере приближения к средине озера, и переходя в белесоватые, а потом и совсем стальные тоны. Вся восточная окраина Ладоги от очистившегося над нею вечернего неба казалась зеленоватой
Несколько уже часов плыла наша лодка, мерно рассекая воду: наконец скучно стало.
Скоро ли?
А вот когда этот остров, указал Степка на один из силуэтов валаамского архипелага, зайдет за тот будет половина!
Берег позади чуть виден. Едва-едва каймится. Валаам заметно растет перед нами. Уж теперь можно отличить, что остров лесистый. Весь синий, он несколько мрачен, как и сама обитель. Б синеве поблескивает, точно затерявшаяся в пространстве искра, купол Никольского скита, и мерещится белым пятном собор. Я держу руль прямо между ними. Мои спутники не только не внушают недоверия, напротив, наперерыв делятся со мною скудными сведениями о Валааме.
А что, здесь часто бывают бури?
Вона! Наше озеро с полным удовольствием. Какая лодка-сойминка самая праведная! Как ни грузи ее, волной и без бури захлещет, бывает! Тут вот сколько наших сойминок тонуло страсть! Тыщи! Это только слава, что озеро морю не уступит. А зимой Тоже мы ехали Эконома валаамского я из сердобольской ярмарки вез. Поднялась мзга Ветром лед рямит. Треск Вода скрозь полно уж все. Едем по льду, а нас
волна гонит. Отец Алексей все молитвы, какие знал, прочел. "Господи, что будет с нами?" А что Бог даст, отче, говорю. "Назад бы, Степушка" Повернул я назад, а там уж волны в сажень ходят. Как добрались не помню, оглушило. Настоящее отражение!
Как простор Ладоги развивает зрение. Я и в бинокль едва мог рассмотреть какие-то тучки на воде острова, а Степка Юдин по очертаниям определил, на каком именно из них его брат сено берет.
Вон, гли-ко Лодочка малая нам увстрен!
Не видать. В бинокль тоже!
Эх, барин, ваши бинки эти ничего не стоют!
Подъехали еще версты две. Действительно, лодочка ползет на нас.
Кого несет? кричат оттуда.
Барина!
Давно ль Степка в баре произошел? Ишь, вороватая душа. Ах, ты, песья муха, и впрямь барина везет. Отколь зацепил?
С Сердоболя!
И судьба же этому Степке! Никому, окромя его, не достанется. Поди, пятерку слупил?
Не, десятку! торжествовал Юдин, нисколько не стесняясь моим присутствием.
Ну, и прокудим ! И что это за мужичонка у нас Степка
Сожри тебя Ладога!
И пошли крылатые слова летать по ветру из одной лодки в другую
Не успели мы проплыть и версты, как с запада вдруг побежал ветер. То все был попутный, а тут чуть с одного не перевернул нашу сойминку, точно желая оправдать только что сделанную рекомендацию Ладоги.
Держи руль! Убирай парус! вдруг взял в свои руки командование лодкой еще недавний Степка.
Володька-артист и Гейна схватились за дело. Новый порыв ветра вырвал у артиста весло; едва догнали, причем Володька не только получил от Степки затрещину, но и перенес оную с' истинною христианскою кротостью.
Правей руль! Правей! Круче! Опружит ! орал на меня Степка во все горло, точно стараясь перекричать ветер.