Брат
Стратоник, оставь нас, выйди в келейную.
Монах подчинился, но от двери кинул подозрительный взгляд.
Игумен слабым движением руки поманил мальчика, и тот присел на место ушедшего.
Что, хуже стало, святой отец?
Да, брат, и рука левая отнялась, и нога. Говорил он тоже с трудом и не очень внятно. Теперь ясно, что близок мой конец. Он движением руки остановил мальчика, когда тот хотел возразить. Слушай, что я скажу. Так уж случилось: не знаю теперь, на кого мне, кроме тебя, положиться Он перевел дыхание. Под головой у меня лежит письмо. Достань.
Василид приподнял с краю подушку и достал конверт.
Так вот, продолжил игумен, спрячь его надежно, а как узнаешь о моей кончине, выжди момент, когда глаз за тобой не будет, и отнеси письмо в ревком. Постарайся отдать лично председателю. Известие, что в письме, его обрадует. А в обители пусть ни одна душа об этом не ведает Все ли понял?
Да, святой отец.
Ну, вот и ладно, спрячь письмо. Храни тебя господь и пресвятая богородица. Уйду из этого мира со спокойной душой. Он с нежностью смотрел на мальчика. Будешь обо мне помнить?
От его слов на глазах у Василида выступили слезы.
Буду, вечно буду помнить и в молитвах поминать, прерывающимся голосом ответил Василид. Благословите и простите, если не угодил чем-нибудь.
Благослови тебя господь и пресвятая богородица! Веди его, господи, на путях твоих. Прощай, сын мой. Он притянул мальчика к себе и поцеловал. Затем последним усилием перекрестил его. Вслед за этим рука его бессильно скользнула по одеялу, взгляд начал тускнеть. Он впадал в беспамятство.
Сзади, без стука открыв дверь, вошли казначей и брат милосердия. Евлогий взял Василида за руку и вывел за дверь. Слезы застилали мальчику глаза.
В приемной сидел прибывший из Сухума иеромонах Николай, избранный умирающим в духовные отцы и исповедники.
Василид вышел на галерею. Свежий воздух немного придал ему сил и заставил вернуться к мысли о последнем поручении отца Георгия. Необходимо было поскорее спрятать завещанное письмо. Мысль о тайнике в парке мелькнула в уме мальчика, но ее пришлось отогнать: уходить в такую минуту значило вызвать подозрение, а заодно и слежку.
Василид направился в свою келью. Она сохранилась за ним с тех времен, когда он еще не был послушником у игумена.
У поворота галереи мальчику вдруг преградил дорогу пьяный инок. Это был брат Иван, получивший среди братии прозвище Бурдюк. О том, что он лентяй и выпивоха, известно было всем, но напиться в тот час, когда игумен лежал на смертном одре, это ли не святотатство! Испытывая брезгливость, Василид хотел обойти его, но Иван-Бурдюк обнял его за плечи и, толкая мальчика в соответствии с колебаниями своего непослушного тела, зашептал:
Не гневись, отрок, пожалей грешную душу спрячь в своей келье, а то до своей не добраться.
Василид устремился было вперёд со словами:
Не до того мне, брат Иван, отец Георгий помирает. Хочу один быть.
Но монах еще крепче вцепился в него.
Выручи, не бросай одного, вместе помолимся за спасение души нашего владыки, бормотал он. Рука его скользнула по груди мальчика, под рясой хрустнула бумага. Василид судорожно вырвался из объятий монаха и припустил бегом по галерее. Он вбежал в свою келью, плотно прикрыл дверь, прислушался. К счастью, пьяный отстал. Да и был ли он пьяным?
Василид упал на кровать и, переводя дух, лихорадочно соображал, куда спрятать конверт с письмом.
Келья его была малюсенькой: в ней умещались лишь кровать да столик с табуреткой. Еще в углу стоял аналой с Библией на тканой абхазской скатерке, над ним киот из пяти-шести икон. Взгляд Василида привычно остановился на лике Спасителя. Он встал на табуретку и засунул конверт за икону: уж кто, как не Христос, поможет ему в благом деле.
Однако беспокойство не оставляло мальчика. Он вспомнил, что в углу под кроватью одна из каменных плит пола расшаталась. Сдвинув кровать, он поднял плиту. О таком тайнике можно было только мечтать. Василид достал конверт из-за иконы и положил под плиту. Щели между плитами тщательно засыпал мусором. Вслед за тем он вдруг почувствовал ужасную слабость.
За окном стемнело. Василид лег и отдался горестным мыслям. Только сейчас он понял, как тихо и безмятежно протекала его жизнь в обители. Особенно благополучными были два последних года, когда его пригрел вниманием игумен и взял к себе в келейники. Из-за своей привязанности к мальчику отец Георгий прощал ему мелкие слабости, погрешности в учебе и послушании. Его не обременяли
тяжелой работой; монастырские трапезы были вкусны и обильны. Даже сейчас, когда кругом было так голодно, братия не испытывала нужды в еде.
А что ждет его теперь? Казначей не оставит его в покое. Куда деваться, если жизнь в обители станет невыносимой? Одно утешение рисование, но ведь его занятие перестанет быть тайной, и тогда не миновать беды. Василид вспомнил Федю и Аджина, и у него потеплело на душе. Хорошие друзья. Но и они не в силах изменить что-нибудь в его судьбе. Со смертью отца Георгия он останется один-одинешенек на всем белом свете.