Товарищ старший лейтенант, начал Нарыв, мы недовольны тем, как вы сегодня поступили. Верно, братцы?
Погранцы, все как один, загомонили:
Верно!
Да!
Нельзя так с личным составом!
Неуважительно это.
Вот! Нарыв помрачнел еще сильнее, слышите, что парни говорят? Неуважительно это. И мы не потерпим, чтоб с нами так обходились. Пока что говорим вам это по-хорошему. По-цивилизованному.
И Сашку Вернее старшего сержанта Селихова отпустите! выкрикнул Уткин.
Точно! поддакнул Малюга, он все сделал, как надо!
Ну!
Да!
Нечего его за просто так строить!
Я хмыкнул.
Отрадно было видеть, как погранцы в очередной раз сплотились перед общей бедой. Все же Шамабад, граница закалили их. Дали понять, что только вместе можно продержаться в этих суровых местах.
Вот значит как, вздохнул Лазарев. Значит что? Мятеж?
Вы себя слышите? Я встал к остальным пограничникам. Вы вообще понимаете, что вы творите? Видимо нет. Потому, раз не понимаете, товарищ старший лейтенант, то коллектив вас сам научит, как можно себя вести, а как нельзя.
Со всех сторон снова полетели одобрительные выкрики погранцов.
Лазарев сидел с каменным лицом. Лишь слегка прищуренный взгляд выдавал его эмоции. А вот Вакулин держался иначе. Я заметил, как он, сидящий в тени, едва заметно улыбается.
И улыбка его тоже оказалась странной. Не было в ней ни злорадства, ни нахальства. Только какая-то странная удовлетворенность. Будто бы даже гордость.
«Гордость за кого? За нас?» подумал я, нахмурившись.
Что-то во всем этом было не так: «заговорщики» сержанты, странное поведение начальника, слишком нахальное даже для «гаденькой мести», о которой я подумал сначала. А теперь еще и эта улыбка Вакулина.
На Шамабаде что-то происходило. И я должен узнать что именно, и насколько это опасно для нас.
И как же личный состав меня «научит»? хмыкнул Лазарев.
Я уже хотел было ему ответить, но не успел. Все потому, что из-за своего стола резко поднялся зам по бою Ковалев.
Так все, сказал он при этом, это уже превращается в какой-то дурдом.
Лазарев, скрипнув стулом, обернулся к замбою. Глянул на него и Вакулин.
Извините, товарищ старший сержант, но это уже переходит все границы, сказал Ковалев.
А потом вдруг, в абсолютной тишине, что повисла в кабинете, прошагал к нам и встал рядом с пограничниками.
Вы нарушили устав, товарищ старший лейтенант, сказал Ковалев, заняв место рядом со мной, и такого я стерпеть уже не могу.
Глава 6
О каких это нарушениях устава вы говорите, товарищ лейтенант? сказал Лазарев после недолгого молчания. Можно ли узнать?
Коллективные наказания запрещены, решительно ответил зам по бою Ковалёв, а то, что вы устроили сегодня во дворе, видится мне именно таким наказанием. И мы с вами оба знаем за что.
Пограничники, не на шутку удивлённые переходом Ковалёва на нашу сторону, затихли. Нарыв, что стоял рядом с ним, украдкой бросал на замбоя короткие взгляды.
А для меня «бунт» Ковалёва не стал неожиданностью. Скорее дополнительным аргументом в нашу пользу.
Не скажу, что Ковалёв нравился кому-то на Шамабаде. Нет, это был сложный и достаточно закрытый человек, который никогда не переходил какую-то, самому себе выставленную границу в общении. На Шамабаде у него не было друзей.
Только коллеги-офицеры и подчинённый личный состав. Он никогда не позволял себе сближаться с сослуживцами.
И это казалось остальным, особенно бойцам, крайне странным. Самого Ковалёва считали на заставе нелюдимым. А ещё до ужаса вредным.
Но кое-чего у него было не отнять уважения к уставу. Ковалёв всегда чётко следовал правилам. Хотя иногда и понимал эти самые правила своеобразным образом.
Потому я знал случившееся сегодня между нами и Лазаревым совершенно противоречило внутренним убеждениям зама по бою.
В жизни так иногда бывает, что сам не знаешь, когда получишь внезапного союзника, с которым только вчера у вас не было ничего общего.
И за что же мне наказывать личный состав, по-вашему? спросил Лазарев.
Ковалёв нахмурился.
Я бы на вашем месте не стал бы обсуждать подобное в присутствии солдат, покачал головой Ковалёв, после того как недолго подумал над ответом.
Нет, мне очень интересно, что вы думаете, товарищ лейтенант, настоял Лазарев, давайте, скажите мне это в лицо.
Я бы на вашем месте, товарищ старший лейтенант, не стал бы усугублять ситуацию, вклинился я. Иначе вы рискуете растерять остатки вашего офицерского авторитета.
А ты, Селихов, рискуешь уехать на гауптвахту, зло сказал Ковалёв, глянув на меня исподлобья.
Пограничники всей гурьбой принялись возмущаться. Сначала они зарокотали, но когда Лазарев сказал: «Тихо! Тихо всем! Отставить разговоры!» рокот перешёл в возмущённые возгласы.
Ну давайте, отправьте, выступив вперёд и стараясь перекричать голоса парней, сказал я. Посмотрим, как вы будете объясняться перед начальством после такого.
Может, помрачнел Лазарев, напомнить, что было, когда ты, Селихов, привёл меня сюда, на Шамабад, в наручниках?
Я жду, невозмутимо сказал я, прикажите арестовать меня прямо сейчас.
Лазарев поджал губы. Внешне он казался совершенно спокойным, разве что во взгляде его поблёскивала раздражительность вперемешку со злостью. И тем не менее по лицу его, по тому, как нервно он крутил большими пальцами сплетённых рук мельницу, я понимал, что он раздумывает. Решает, как ему поступить.