Заряжаю пушку, кошусь на суетящегося возле второй старика. Его оказывается Василием зовут. А то уже полсуток вместе сражаемся, а я имени спросить так и не удосужился.
Зря всё это, заметил старик, деловито засыпая порох в жерло пушки. Капитан у турок не дурак, с кормы к нам не сунется.
А зачем тогда заряжаешь? поинтересовался я, закатывая в ствол ядро.
А оружие перед схваткой всегда заряженным быть должно, задорно захихикал Василий. Бой ведь по-всякому повернуться может! Только я бы на это сильно не надеялся. Култук-паша с боку зайдёт, из пищалей и луков нас сначала расстреляет, а только на абордаж пойдёт.
Раз пойдёт, значит встретим, хмыкнул я, хлопнув по плечу полубезумного собеседника. Выходит, пришло время умирать.
Мне да, посерьёзнел Василий. Ну, то не беда. И так долго на этом свете задержался. Пришла пора и перед Господом ответ держать, старик сделал паузу, размашисто перекрестившись, и внушительно добавил: А вот ты, Чернец, можешь попробовать спастись.
Это как? приподнял я от удивления брови.
Тут под нами пороховой погреб находится, топнул Василий по крышке люка под ногами. Я туда спущусь и, как только турки с нашей галерой сцепятся, порох-то и подпалю. Ты только в бой не лезь и как только Култук-паша на абордаж пойдёт, за борт прыгай. До берега недалеко, а туркам после взрыва не до тебя станет.
Щедро, кивнул я головой, покосившись на нависающие над морем скалы. Берег, и впрямь, был недалеко, хотя выбраться по этим камням будет нелегко. Только у меня вопрос к тебе появился, Василий. Чего это ты за меня свою жизнь класть удумал? Или корысть какая есть?
Смерть моя и так у порога стоит, задорно засмеялся старик. Вон она изо всех сил вёслами махает, кивнул он в сторону уже почти сблизившейся галеры. Но корысть у меня, и вправду, есть, бывший помойный тяжко вздохнул, по своей привычке легко переходя от веселья к печали и с горечью добавил: Сын у меня на Руси остался. Жив или нет не знаю. Так вот, Чернец, твёрдо взглянул он мне в глаза. Обещай, что коли жив останешься, да со временем на Русь вернёшься, то снавестишь его и весточку от меня передашь.
Думаешь, я смогу вернуться? покачал я головой, поражённый просьбой старика. Вот ведь! Не один десяток лет в неволе провёл, а о сыне помнит.
Это вряд ли, не стал меня обнадёживать Василий. Но выбора у меня всё равно нет.
Нет, Василий, твёрдо заявил я, наблюдая, как турецкая галера начала забирать правее, норовя зайти к нам сбоку. Не побегу я, товарищей своих тут на смерть бросив. Не смогу просто. Но имя своё всё же назови. Вдруг Господь чудо явит, и я выживу и домой из чужбины вернуться смогу. Тогда сына твоего найду, то обещаю.
Василий я, усмехнулся в усы старик. Сын Григория Грязного.
Грязной я был настолько поражён, что на мгновение забыл о неумолимо надвигающейся смерти. Так ты же.
Запорожцы! бешеный рёв трёх десятков глоток, оборвал меня на полуслове, заставив оглянуться.
Глава 11
Свои! бешено проорал мне прямо в лицо Порохня, вскинув вверх ятаган, Во время хлопцы подоспели! Ну, теперь мы туркам жару зададим!
На меня тут же навалились со всех сторон, сжали в объятиях подбежавшего следом Грязного. В сторону лихорадочно разворачивающейся галеры понеслись злорадные выкрики:
Смотри, турки наутёк бросились!
Далеко не уйдут!
Побежишь тут! Чаек вон сколько!
Эх, жаль нам не угнаться! Я бы все кишки басурманам выпустил!
Чаек, и впрямь, было много. Выныривая одна за другой из-за скалистого мыса, они, похлопывая парусами на ветру, резво устремились в нашу сторону.
Гей, хлопцы, меня захватите! перегнулся Данила через борт, зазывно махая ятаганом. Очень хочется с турками поквитаться!
Ближайшая к нам чайка в ответ полыхнула огнём и атамана окатило фонтаном морской воды, поднятой не долетевшим ядром.
Порохня бешено крутанул головой и, ударив по борту кулаком, взревел медведем: Вы что же творите, собачьи дети В своих ядрами мечете
Знамя! охнул я и опрометью бросился на нос галеры. Они же нас за турок принимают!
Ну, а за кого же запорожцам нас принимать должны, позвольте спросить? Перед ними турецкая галера, на корме Порохня в одежде янычара ятаганом машет, флаг турецкий развивается. Турки мы и есть! Я бы и сам на их месте по таким из пушки пальнул!
На нос галеры я влетел в несколько прыжков, с размаху рубанув по верёвке, крепящей турецкий флаг к веслу. Полотнище, развиваясь на ветру, ухнуло в море. С одной из чаек вновь полыхнуло огнём. От весла отлетела щепа, слегка оцарапав лицо. Я отшатнулся, заметив ещё несколько горящих фитилей и вскинутые казаками мушкеты.
Гей, казаки! Не стреляй! Порохня, оттолкнув меня, сдёрнул с головы юскуф (белый войлочный колпак, носимый янычарами) и встал во весь рост, махая руками. В своих бьёте! продолжал он орать во всё горло, ударив кулаком в голую грудь. Янычарскую одежду атаман успел скинуть ещё на бегу. Это же я, Данила Порохня!
Гляди! И впрямь, Порохня! Живой! радостно закричал, поднявшийся на ближайшей к нам чайке, дородный казак, приложив козырьком руку к глазам. А я думал, что ты сгинул где-то под Килией! А что за турки с тобой рядом стоят?