А дело то пошло, зло процедил Данила, сплюнув через отверстие в трюм. В дележе одежды он участия не принял, зато завладел ятаганом и сейчас, жизнерадостно скалясь, сжимал его в руке.
Хорошо, согласился я с ним, привычно крутя в руке кинжал. Я на него сразу нацелился, проигнорировав тёплые вещи, вот и успел выхватить из-под чьих-то ловких рук. Да и по голове вражину цепью именно я огрел. Так что считай, законный трофей!
Правильно, одобрил Порохня, заметив его у меня в руке. Воин в первую очередь к оружию тянется. Будет оружие, всё остальное добудешь.
Вода между тем продолжала заливать трюм, не на шутку встревожив засевших там янычар. Мы успели убить ещё двоих, прежде чем до турок дошло, что люк открылся не просто так и наверху их ничего хорошего не ждёт. Затем они затихли.
Скоро на штурм полезут, подмигнул мне Тараско, помахивая цепью. Ну, ничего. Своей кровью и умоются.
От люка отойдите, ребятушки, крикнул Данила. Как бы из самопала не пульнули!
Из самопала в такую погоду много не постреляешь, весело загоготал молодой невольник с небольшой клинообразной бородкой и, заглянув в люк, добавил: Там уже в воде всё.
Хлопок выстрела и безвольно обвисшее тело падает в люк.
Говорил же, зло сплюнул наш вожак. Ну, ничего, много не постреляют.
Со стороны капитанской каюты раздались яростные крики.
Вот, черти, покачал Порохня головой. По всему видать, вырвался турок.
Ничего, помял бороду широкоплечий армянин, в янычарском колпаке, напяленном поверх
высказать!
Братья! К люку пробивайтесь! на этот раз расслышал я отчётливо крик Данилы. Беда будет, коли всех басурман из трюма выпустим!
Оглядываюсь по сторонам, нахожу глазами злополучный люк. Вокруг него сгрудилось несколько янычар, на которых яростно наседало с десяток невольников во главе с атаманом.
Вот оттуда показался ещё один янычар. Начав лихорадочно подниматься на палубу, но прорвавшийся сквозь вражеский строй молодой гребец смачно бьёт ногой по лицу, опрокидывает несчастного обратно. И тут же сам заваливается следом, получив сабельный удар в спину. Очередной креп опрокидывает всех к правому борту. Люди начали резаться прямо там, лёжа, пуская в ход ножи и цепы, выковыривая глаза, вгрызаясь зубами в горло.
Мне удалось удержаться, зацепившись за обломок поломанной мачты, корявым обрубком торчавший из палубы. Вскочил, подбежал к уже никем не охраняемому люку, рубанул показавшегося было из трюма турка.
Извини! выдохнул я, сплюнув в трюм, но нельзя к царю вот так, без доклада ломиться. Да и не принимаю я по пятницам!
В ответ тоже плюнули огнём из мушкета. Я отпрянул от края, радуясь, что турок умудрился промазать. Вот ведь, нехристь шустрый! Даром, что мушкет фитильный, а не искровой, всё равно в такой сырости выстрелить умудрился!
Сбоку наваливаются ещё два янычара. Сразу стало не до размышлений. Я попятился, отмахиваясь ятаганам и стараясь не дать им сблизиться. Отбил выпад одного из своих врагов, отшатнулся от железного росчерка, едва не располосовавшего лицо, от другого и упёрся спиной в уцелевшую мачту, с ужасом понимая, что очередной выпад, я могу уже и не отбить.
Положение спас старик, выскочивший у меня из-за спины. Бывший помойный хитро крутанув саблей, поймал одного из янычар на ложный финт, и походя вогнал клинок тому в живот. Турок закричал, попытавшись схватить своего убийцу за руку, но старик, выдернув оружие, уже устремился к его товарищу. Тот развернулся в сторону нового врага, пластая сталью воздух и захрипел, получив удар уже от меня.
А вот нечего было бок подставлять!
Благодарствую, дедушка! выдохнул я устало, схватившись за мачту, чтобы не оказаться смытым очередной волной. Ты мне жизнь спас.
Все под Богом ходим, внучок, старик склонился над зажимающим живом янычаром и, вынув у того из-за пояса нож, перерезал ему горло. Случай будет, сквитаемся.
Надо к люку идти, оглянулся я на крики гребцов. Помочь.
Да нет там более ворогов, в голосе бывшего помойного слышалась откровенная досада. Порубили всех супостатов, разве не видишь.
Я ещё раз взглянул в сторону люка и увидел показавшуюся из него голову радостно лыбящегося Тараски.
Глава 10
Вопрос, заданный кем-то из бывших невольников, повис в воздухе. Очень уж непростым был этот вопрос. Так сразу на него и не ответишь!
Вчера, сцепившись с турками в яростной схватке не на жизнь, а на смерть, мы таким вопросом не задавались. Самим бы выжить, да врага одолеть. Дальше на тот момент никто не заглядывал.
Да и после, оставшимся в живых, не до того было. Люди так умаялись, что, разместив раненых в капитанской каюте, сняв цепи с рук и позаимствовав у турок одежду, сразу спуститься в трюм и повалились без сил на гамаки, наплевав на всё: и на продолжавший бушевать снаружи шторм, и на заполнившую почти на четверть трюм воду, и на рухнувшую с жутким треском вторую мачту.
Выживем до утра хорошо, тогда и думать будем, что дальше делать, а нет, так хоть умрём свободными, без цепей и кандалов проклятых.
И вот наступил новый день. Море почти успокоилось, весело покачивая многострадальное судно на своих плечах. На небе, всё чаще прорываясь сквозь начавшие расступаться облака, задорно светило солнце. Мы были свободны!