Зададимся вопросом: почему именно Россия становится организатором новой антифранцузской коалиции? Чем ситуация 1801 г. отличается от контекста взаимоотношений Франции и России в 1803 г.? В 1803 г. Англия объявляет войну Франции, однако пока не особенно настаивает на участии России это случится позже в 1804 году. Если у Австрии была очевидная заинтересованность в войне с Францией восстановление статуса-кво в регионе (после поражения в первых двух антифранцузских коалициях), то России активное участие в конфликте было невыгодно! И тем не менее Александр с бешеной энергией принялся сколачивать антифранцузский союз! Важно подчеркнуть, что он не просто присоединился к какому-то лагерю, но сам стал главным организатором коалиции. С нарастающей эмоциональностью царь засыпал своих представителей при европейских дворах десятками инструкций, приказывая «побудить Австрию занять решительную позицию», «заставить Пруссию действовать», «пробудить от апатии», «рассеять страхи» и т. д.40 Это касалось даже нейтральных держав вроде Швеции, Неаполя (королевство Обеих Сицилий), Португалии, Дании и др. Откуда такая шизофреническая реакция? В чем же дело? Уж точно не в совершенно юридически законной казни герцога Энгиенского (Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский: 17721804), которая случилась годом ПОЗДНЕЕ (!!!), и стала лишь поводом для демагогического шума! Иное дело упоминаемый в письмах русского царя «подходящий момент» для реализации его амбиций и комплекса зависти к гениальному Бонапарту.
Вспомним те идеи, которые звучат в письмах Александра 1801 г.: выжидать, пока «проведению угодно будет». В беседах царя с министром иностранных дел России польским князем Адамом Ежи Чарторыйским (устар. вариант написания: Чарторижский; Adam Jerzy Czartoryski: 17701861) и другими членами его близкого окружения в
18031805 гг. с каждым разом все чаще повторяется мнение, что режим Наполеона непрочен: и стоит только чуть-чуть надавить и он рухнет. А теперь изучим один из параграфов из рескрипта Александра I М.И. Кутузову с инструкцией о ведении войны с Францией (август 1805 г.): «Итальянских, швейцарских и других, из французских армий к нам перешедших, позволяется вам употреблять их противу неприятеля, а последних и причислять к полкам нашим, имея, однако, за ними строгое смотрение, а наипаче в таких местах или деле, где от измены их последовать может для войск наших вред. Мы не сомневаемся, что таковые перехождения будут часты, коль скоро французские генералы, истинно любящие свое отечество, узнают положительно намерения наши и те твердо принятые нами правила, в которых выше сего уже вам упомянуто».41
Особенно они утвердились в нем после принятия Наполеоном императорского титула (это, по мнению Александра и князя Адама, могло еще сильнее расколоть французское общество). Не случайно и австрийский генерал барон Карл Мак фон Лейберих (Karl Freiherr Mack von Leiberich: 17521828) долгое время упорствовал перед окружившей его армией Наполеона, не сдавал Ульм в 1805 г.: «шпионы», присылаемые Наполеоном, доставляли ему информацию, что якобы во Франции произошло восстание против Бонапарта.42 Таким образом, расчет становится очевиден: режим Наполеона казался Александру, как многим другим европейским политикам, непрочным. Очередная война могла стать успешной (но не стала). И в этой связи небезынтересно будет вспомнить эмоциональные строки из уже упоминавшегося письма Александра матери от 26 августа 1808 г. (то есть уже после двух позорно проигранных царем войн с Наполеоном): «Но чего я желаю прежде всего, так это того, чтобы мне доказали, на чем основывается предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени». И главное: «Мечты оказались лишь слишком пагубными для целой Европы, пора бы, чтобы они перестали руководить кабинетами и чтобы, наконец, соблаговолили видеть вещи такими, какими они являются в действительности (выделено мной, Е.П.)»43 Можно только удивляться, почему историки мои предшественники не провели подобный же документальный анализ, который абсолютно точно объясняет, как случился конфликт между столь отдаленными странами, как Франция и Россия.
Первоисточники свидетельствуют: нам следует прежде всего принимать во внимание личностный фактор характер Александра I. Молодой и амбициозный, он видел себя более чем достойной альтернативой Наполеону. Можно даже говорить о его ревности44 Франции к Бонапарту, нации, как тогда говорили в салонах, просвещенной и прогрессивной. Не добившись явных успехов во внутренней политике, Александр посчитал, что в войне успех придет быстрее, а уж ныне известное письмо Наполеона, где тот намекает на соучастие Александра в убийстве его отца (об этом знал весь высший свет во всех уголках Европы), российский монарх не смог простить никогда (и позор Аустерлица довершил дело). Кроме того, на царя отчасти имели влияние настроенные явно франкофобски англоманская партия при дворе и лично Адам Чарторыйский.45 Все это очень дорого обошлось российскому народу.
Что до роли Англии в организации III антифранцузской коалиции, то она очевидна. Еще известный немецкий историк и политик Вильгельм Блос (18491927) справедливо отмечал: «Хитрая Англия снова устроила так, что половина Европы соединилась против Франции. Она щедро раздавала деньги. Кабинеты получали деньги, народы же думали, будто в этой борьбе дело действительно идет о том, чтобы осуществить прекрасную идею прочного мира и дать Европе такое устройство, которое обеспечило бы ей лучшее будущее. Они и не предчувствовали, что совместное действие Англии и России уже тогда заключало в себе некоторое соперничество за всемирное господство, и действительно поверили, будто свобода Европы нуждается в защите хищной Англии и России от революционной Франции. На самом же деле, Питт (британский премьер-министр Уильям Питт Младший: 17591806, прим. мое Е.П.) достиг, чего ему надо было: опасность высадки французов в Англию была предотвращена, и война, грозившая разыграться на английской территории, опустошала теперь страны материка. Английские деньги снова достигли цели».46 Ровно то же произошло и в 1812 году.