Как я уже отмечал, интересы России в Германии были исключительно династическими. С юридической точки зрения, по условиям еще Тешенских (1779 г.) в плане т. н. Римской империи германской нации соглашений Россия имела наряду с Францией роль медиатора. Ее политика в этом регионе была отчасти близка австрийской, т. к. поддерживала консервацию этого отмирающего средневекового института. Однако Россия так же реагировала на объективные процессы внутреннего характера, происходившие в мелких германских государствах (составных частях упомянутой империи), что и выразилось в итоговых трактатах 1802 г., которые сильно пошатнули позиции Австрии, усилили влияние Франции, а Пруссия, получившая преимущества в вопросе индемнизации (indemnisation f. устар., дипл. Удовлетворение, вознаграждение, возмещение убытков),34 временно сблизилась с правительством консула Бонапарта.35
В итоге имперские депутации покорно исполнили их волю сильных соседей. «Впрочем, государи при первой возможности сами заняли земли, назначенные им в вознаграждение, вооруженной рукой, и главное постановление имперской депутации, состоявшееся 25 февраля 1802 г., от которого обыкновенно производят эти изменения в Германии, лишь подтвердило совершившийся факт. Таким образом, основное постановление имперской депутации было, собственно говоря, лишь запоздалой комедией.
На левом берегу Рейна, перешедшем к Франции, исчезли курфюршества и епископства майнцское, кёльнское и трирское: они были секуляризированы. Некоторые вольные имперские города здесь тоже потеряли свою самостоятельность. На правом берегу Рейна осталось лишь шесть вольных имперских городов, а именно: Гамбург, Бремен, Любек, Франкфурт-на-Майне, Нюрнберг и Аугсбург.» 36
Все прочие имперские города были мeдиaтизиpoвaны (медиатизированными, в отличие от «непосредственных» (immediat), назывались в Германии те владения, которые не были непосредственно подчинены империи, а находились в зависимости от императора (Священной Римской империи германской нации) через посредство того или другого владетельного князя), а их территории (вместе с духовными владениями) отданы в вознаграждение государям. Иными словами: мы наблюдаем конфискацию церковных имуществ такую же, как и во Франции во время недавней революции, однако во Франции подобные имущества и владения были конфискованы в пользу нации, а в Германии в пользу владетельных особ старого порядка: т. е. именно в пользу тех лиц, которые подняли в 1790-е гг. громкий и агрессивный вопль по поводу конфискации церковных имуществ во Франции (и выставили это одной из главных причин войны с Францией)! Вот такое показательное политическое и дипломатическое (если хотите «метафизическое») лицемерие.
Важно подчеркнуть, что Россия в данной процедуре, по крайней мере, официально выступала единым с Францией фронтом: на самом же деле, подобное снова было лишь ширмой, скрывающей реальные мотивы. В секретной инструкции Александра I Н.Н. Новосильцеву от 11 (23) сентября 1804 г. (которую также проглядели мои предшественники) мы находим обоснование позиции императора по германской проблеме: «Ясно также, что существование слишком мелких
государств не может согласоваться со ставящейся нами целью, ибо благодаря своему бессилию они будут служить только приманкой, предметом честолюбивых притязаний, не принося никакой пользы общему благу. Единственным выходом из такого затруднения является присоединение их к более сильным державам или объединение их в федеративные союзы. Необходимость связать руки Франции и образовать противовес для Австрии и Пруссии требует, чтобы эти начала были применены к Италии и в особенности к Германии. Может показаться, что в Германской империи благодаря ее устройству легче осуществить соответствующее переустройство, но достаточно хоть немного подумать, чтобы убедиться, что эта легкость является только кажущейся. Настоящее положение германского союза мало, конечно, совместимо с благом его народов и Европы».37 Отсюда следует, что германские дела даже и с юридической точки зрения не были неразрешимой задачей соперничества России и Франции, которая могла бы стать логическим фундаментом очередного конфликта. В то же время политика Александра в далекой Германии была явно направлена против возможного усиления Франции, поэтому весьма комично выглядят попытки некоторых авторов указывать причиной русско-французской напряженности активность «Бонапарта в германских делах»: далекая Россия проявляла в этих совершенно чужих для нее «делах» куда больше активности.
Продолжим. Об этом не упомянул ни один из моих предшественников, но уже летом 1803 г. петербургский кабинет разрабатывает проект новой русско-прусской конвенции, направленной против Франции! Тогда же российские войска готовы были начать войну с Наполеоном (тогда еще консулом Бонапартом!), однако прусская сторона оставалась в нерешительности, пытаясь играть на два фронта.38 Из Вены были получены официальные заверения во взаимности.39 Поразительно! Именно такая ситуация повторилась в 1811 году, когда Александр УЖЕ отдал приказы русским армия к началу новой атаки на Францию, но прусский король проявил нерешительность в поддержке этой агрессивной авантюры. Каким образом Франция угрожала России в 1803 году? Кроме как личной манией, завистью царя к грандиозным успехам консула, подобное объяснить невозможно ничем. В этой ситуации Австрия стала рассматриваться Александром, как единственный реальный союзник в готовящемся походе против Франции. Документы неопровержимо свидетельствуют: русский царь СОЗДАЛ трагедию 1812 года он последовательно придвигал ее много лет.