Лобов подошел к нему, заглянул в бумаги и с вежливой издевкой спросил:
Извините за беспокойство. Что изволите писать, ваше превосходительство?
Генерал презрительно оглядел его от фуражки со звездочкой до сапог, но все-таки ответил:
Подписываю ассигновки на выдачу денег из казначейства.
Если не секрет кому?
Городской управе и духовной консистории.
Лобов присвистнул, сдвинул фуражку на затылок.
А, собственно, зачем вы сюда явились? Какое вам дело до того, чем я занимаюсь? задавал Маслов вопросы, суетливо перебирая бумаги на столе.
Какое дело? Да самое прямое деньги-то вы, генерал, наши выписываете.
Что?!
Вы своими руками, извиняюсь за выражение, ни шиша не сделали. Вот и выходит, что рабочими денежками распоряжаетесь, спокойно объяснил Лобов, рассматривая бархатные шторы на окнах, портреты в тяжелых рамах, мраморный письменный прибор на столе из красного дерева,
лепные украшения на потолке.
При чем здесь вы и городская управа?!
Лобов поправил на плече ремешок от маузера.
Правильно, ерунда получается городскую управу мы только что разогнали. И этой самой духовной консистории не стоит денег давать, поскольку Бога нет. Кому же, спрашивается, вы ассигновки выписываете и на каком основании?
Маслов не сразу нашелся, что и сказать.
На основании законов Российской империи! выскочил он из кресла, будто его пружиной вышибло.
Опять чепуха выходит, урезонил Лобов. Российская империя приказала долго жить, и все ее законы советской властью отменены.
Не признаю я ваших Советов!
А подчиниться придется.
Я Временным правительством уполномочен!
А разве мы спорим? Вы были уполномочены правительством временным, а мы постоянным, во главе с Лениным. Так что сдавайте дела новой власти, настоящей.
Маслов бросился к телефону на стене, бешено закрутил ручку.
Если в губернскую милицию звоните, то зря мы ее тоже разогнали, поставил в известность Лобов, расхаживая по кабинету. И полковника Ланцова начальника гарнизона попусту не беспокойте. Бесполезно.
Что с ним?
Сидит дома, уволили мы его. Дал честное слово, что против советской власти выступать не будет, а то бы встретились с ним в Коровниках. Собирайтесь, ваше превосходительство.
Не имеете права! Я буду жаловаться!
Уж не Керенскому ли? улыбнулся Лобов. Ну, несдобровать мне Вагин! Веди арестованного в тюрьму.
Только Тихон подошел к генералу тот выдернул из ножен длинный кинжал, замахнулся. Тихон едва успел перехватить руку генерала, кинжал упал на ковер.
Это насилие! Бандиты! Никуда не пойду!
Тихон молча винтовкой подтолкнул Маслова к дверям. Вывел на улицу и предложил всерьез, без улыбки:
Если желаете наймите извозчика.
Зачем? не понял генерал.
До Коровников далековато. Как бы вам не устать, ваше превосходительство.
Маслов выкатил глаза.
Нанимать извозчика за свой счет, чтобы он меня же в тюрьму вез?
А что такого? удивился Тихон. С какой стати я буду раскошеливаться?
Ни за что!
Было бы предложено. Тогда уж извините шагом марш! И Тихон пешком повел последнего представителя старой власти в тюрьму.
Дома
Слава-те господи, живой! Все сердце изболелось за тебя, окаянного
Чего со мной случится? Чай, не на фронт уходил, проворчал Тихон, а сам тоже соскучился по дому.
Да и устал крепко. Снял задубевшие от грязи сапоги, умылся, сел за стол, накрытый по такому поводу скатеркой.
Сестра Нина на радостях, что брат вернулся живой и невредимый, надела за ситцевой занавеской вышитую кофточку.
Мать налила сыну щей не в общую глиняную миску, а в отцовскую тарелку, которую берегла пуще глаза. Села справа от Тихона, сестра слева. В комнате тепло, печь выбелена чисто, на полу мягкие половики, на сундуке кошка гостей намывает. На стене постукивают ходики с кукушкой. Но кукушка давным-давно не кукует.
Еще мальчонкой Тихон хотел ее «уловить», сунул в дверцу гвоздем кукушка и поперхнулась.
Хорошо Тихону дома. В отряде-то всё вобла да чай с сахарином, а здесь щи. Хотя и без мяса, но вкусные: мать в них побольше жареного луку положила и свеклы для цвету. Хлеба, правда, маловато.
В сенях кто-то зашаркал, постучал в дверь. Нина пошла открывать. Вернулась с Иваном Алексеевичем Резовым токарем из Заволжских мастерских, где работал Тихон.
Вечер добрый, Вагины, поздоровался старый рабочий. Вот на огонек заглянул.
Садись к столу, Иван. Щи у меня сегодня вроде бы удались, захлопотала мать.
Спасибо. Только что отужинал, и не уговаривай, повесил Резов картуз на гвоздик, сел на лавку у самых дверей. Потом оторвал узкий клочок газетки, скрутил цигарку и задымил, словно только за этим и пришел.
А сам ждет рассказов Тихона. Не удалось ему быть в Доме народа, когда там советскую власть утверждали: вместе с другими заволжскими красногвардейцами охранял мастерские, следил за порядком в поселке. Мало ли что могла старая, временная власть в свой последний день выкинуть?
Иван Алексеевич в доме Вагиных частый гость с отцом Тихона с малолетства дружил, до самой смерти Игната. Когда Тихон подрос, устроил его в мастерские.
Сидит на лавке, сквозь дым посматривает на парня. А Тихон ни слова. Помнит отец за едой никогда не разговаривал. Степенно доел щи, мать кружку заваренного сухим зверобоем чаю