А Богоматерь в красном покрывале прижала к себе худосочного ребенка и смотрит на толпу скорбно, вот-вот расплачется. Какая, мол, я вам, люди, заступница самой страшно
Помолился ей Тихон, пошел в монастырскую гостиницу с жильем устраиваться. А мест свободных нет, то же самое в «странноприемщице» рядом.
Тут народ опять повалил в центральный храм начали обедню служить. И Тихон туда. Слышит, как ветхая старушка бойко шепчет другой:
Глянь-ка, Агафья, на старосту, на Сафонова. Так глазами и шныряет, кто сколько ему на поднос положил.
Ох и жадный, согласилась с ней вторая богомолка.
Не иначе и в его карман наши денежки проскальзывают.
Прости нас господи. И обе старухи закрестились так быстро, словно от пчел заотмахивались.
Заинтересовал Тихона этот разговор.
Незаметно пригляделся к церковному старосте низенький, пузатый, пуговицы на поддевке еле застегнулись, ребром торчат. Рыжие волосы на голове, помазанные, видимо, лампадным маслом, слиплись, блестят. Шея красная, словно обварена.
Стоит Сафонов с подносом важно, не шелохнется лишний раз, а маленькие глазки верно старушка подметила так за каждую монетку и цепляются.
Смекнул Тихон хорошо бы со старостой знакомство свести. Положил на поднос тяжелую серебряную монету и увидел: Сафонов клюнул на нее, как щука на живца, сразу на богомольца с уважительным любопытством посмотрел.
Этого Тихону и надо было. Когда обедня кончилась и староста вышел из храма, робко приблизился к нему, смиренно спросил:
Не посоветуешь ли, отец, где бы мне на постой устроиться? Гостиница забита, да и не привык я тесниться.
Запомнил староста щедрый дар, и робость парня понравилась. Елейно прогнусавил:
Только Богу и плакаться А ты чей будешь, сынок? Откуда к нам пожаловал?
Батюшка мой до революции по торговой части был.
А теперь?
Живем тем, что батюшка трудом праведным раньше скопил.
Кто Бога не забывает, тому Он помогает, вздохнул староста.
Вроде сочувствуя, дотошливо стал расспрашивать о деревенском житье-бытье, чем торговал отец и какая выручка была, велико ли сейчас хозяйство.
Словно бы невзначай Тихон проговорился, как с отцом отгонял на хутора лошадей, чтобы их красные комиссары не забрали. Мысленно поблагодарил Лобова не выдержать бы ему этого экзамена, если бы чекист не заставил выучить придуманную биографию наизусть.
Поверил ему староста, решился:
Ладно, помогу я тебе, сынок. В свой дом на постой пущу.
Премного благодарен вам, обрадовался Тихон.
Порядочного человека сразу видно. А о цене столкуемся.
Об оплате не беспокойтесь. Мы, чай, не голь какая, батюшка меня на дорогу щедро снабдил, заверил Тихон. Что-то я прибаливать стал, худеть. Вот меня матушка и послала Святой Богородице поклониться.
Я и то гляжу бледный ты, ледащий. Но ничего, усердное моление многим подсобляет. И староста повел Тихона к себе.
Дом Сафонова высокий пятистенок из потемневшего соснового бруса, на каменном подклете. Крыша железная, на окнах прочные ставни. К дому привалился сарай, такой же неуклюжий, большой.
Огород за сараем и сам дом обнесены глухим забором не любил, видимо, староста чужих глаз, не больно-то доверял монахам и богомольцам. У калитки собачья будка. Проходя мимо, Сафонов в сердцах пнул ее ногой:
Кобель был, Полканом звали Бывало, чужого человека в дом не пустит. Околел Грешу на монахов отравили по злобе
Вошли в просторную, но сумрачную переднюю с широкими половицами, побеленной русской печью, начисто выскобленным, без скатерти, столом посередине и лавкой вдоль окон. В углу, на божнице, темные иконы в поблескивающих окладах, перед ними тусклая лампадка.
Ты надолго в монастырь? Староста устало плюхнулся на лавку под иконами.
Матушка наказывала сколь захочется, столь и побудь. А ведь хозяйство!.. Было бы все, как раньше, а то Ну, дня три-четыре
Вот и хорошо, на Пашуткиной кровати поспишь, кивнул Сафонов на сонного толстогубого подростка лет пятнадцати. Сынок мой!..
Пашутка сидел, облокотясь на стол, лениво жевал ломоть хлеба с солью.
Обедать пора, папаня. Исть хочется аж брюхо подтянуло!
Он эти дни у наместника прислуживать будет, похвастал Сафонов.
У самого наместника?! Тихон с завистью посмотрел на ухмыльнувшегося Пашутку.
И мы Богу свою лепту несем, важно сказал Сафонов, крикнул в горницу, чтобы собирали на стол.
Оттуда вышла дочка старосты высокая, круглолицая, в стареньком ситцевом платье. Карие глаза строгие и будто заплаканные. Неприязненно покосилась на Тихона и ухватом ловко стала вынимать из печи горшки.
Благодать-то у вас Будто из дома не уезжал, огляделся Тихон. Для вида помявшись, просительно обратился к Сафонову: Нельзя ли у вас, Тимофей Силантьевич, и столоваться?..
Староста засомневался:
Не знаю, надо бы с женой поговорить
Деньги я вперед заплачу, вынул Тихон из кармана увесистый платок с серебряными рублями.
Увидев их, Сафонов не стал и с женой советоваться:
Доброму и Бог помогает, согласен я. Понравился ты мне, парень.
Дочка старосты со стуком кинула ухват на печь. Сафонов сердито зыркнул на нее, но при постояльце ругаться не стал.
К столу вышла жена старосты с желтым, высохшим лицом, большими скорбными глазами, словно у Волжской Богородицы на иконе. Как чужая,