Трудный вопрос, Иван, задаешь, не сразу ответил Нимцович. Я и сам еще многое не пойму. Знаешь, кто меня арестовал?
Кто?
Менкер, секретарь чека. В ночь на шестое я остался в Губкоме. Когда офицеры туда пожаловали, смог убежать, полдня прятался в дровах во дворе. Потом решил была не была, попробую вырваться из города. Иду по Рождественской, а навстречу Менкер с какими-то людьми. Ну, думаю, свои. Бросился к ним, а он орет: «Держи комиссара!» Револьвер я вытащил, а убить предателя не успел.
И меня Менкер брал, сказал Сидорин. Ночью слышим: пушка ударила, совсем близко. Начальник караульной роты позвонил в чека, спрашивает Менкера, в чем дело. Тот говорит: жди в штабе, сейчас все узнаешь. Смотрим по Стрелецкой к нам отряд направляется, впереди Менкер. Мы и опомниться не успели, как они в штаб ворвались
Как же случилось, что такого оборотня раньше не раскусили? опять спрашивал Резов Нимцовича.
Много причин, Иван. Декрет о создании Чрезвычайной комиссии приняли в декабре семнадцатого, а у нас чека только в марте образовали.
Ну и что из этого?
Мало времени оставалось, чтобы освободиться от случайных людей. А такие там были. Чего говорить, если исполняющий обязанности председателя за день до мятежа обратился с просьбой освободить его, как непригодного к такой работе.
Освободили?
Не успели.
Тут не успели, там недоглядели Дыра на дыре.
Нимцович резко возразил:
Не думай, что все слепы и глухи были! Знали пороху в губернии хватает, белого офицерья скопилось как нигде, всю Двенадцатую армию здесь расформировали. И кой-какие меры приняли в июне Чрезвычайный военный штаб создали. Только опередили нас офицеры вот наша беда.
Словно сомневаясь, говорить ли об этом, Нимцович помолчал, понизил голос:
Перед самым мятежом вопрос обсуждали: вызывать или не вызывать из уезда латышских стрелков.
И что решили?
Соломин из Горисполкома сказал преждевременно. До этого с ним Лобов из штаба
Красной гвардии говорил. Слышал краем уха предупреждал, что в городе неладно, что заговор зреет. Называл кое-какие фамилии.
И что же Соломин?
Поосторожничал, так Лобову разрешение на аресты и не дал.
Всех местных большевиков знаю, а о Соломине только недавно услышал. Откуда он?
В шестнадцатом году эвакуировался к нам из западной губернии. Работал в часовой мастерской. Хороший организатор как приехал, из еврейских беженцев кружок сколотил. После Февральской этот кружок в группу Бунда перестроил.
Знаю я, что такое Бунд, проворчал старый рабочий. Правильно его меньшевистским хвостом обозвали. А как Соломин большевиком стал?
Перешел к нам в марте семнадцатого. В апреле его в городской комитет партии выдвинули, после Октябрьской в исполком городского Совета.
Вот тогда чехарда и началась: Горисполком и Губисполком оба большевистские и друг друга арестовывали! Партийная организация поддержала Брестский мир, а Соломин наш посланец едет в Москву и голосует против! Как ты мне все это объяснишь?
Не могу я тебе, Иван, объяснить. Сам у Соломина спрашивай.
Теперь не спросите.
Почему? повернулся к Сидорину Резов.
Слышал, Менкер хвастался офицерам, что выпустил в Соломина весь барабан из револьвера. Не стал и допрашивать, прямо на квартире
Жаль человека, выдохнул Нимцович. Дельный был, хоть и ошибался Помню, разругаемся с меньшевиками в пух и прах, а он успокаивает: «О чем толковать? Если дерево зазеленело, то обязательно будет расти. Большевики победят»
Железное надо мужество, чтобы в этакой драке победить, промолвил Федор Смолин.
Почему железное? Обыкновенное человеческое, тихо сказал Нимцович и добавил: Просто нужно быть начеку
Долго молчали, пока опять не заговорил Сидорин:
Жив останусь подам заявление в партию. Когда офицеры в штаб ворвались, мы с начальником караульной роты в канцелярии забаррикадировались, все документы штаба сожгли. Потом контрики дверь выломали. Вывели нас из штаба у входа Менкер прикладом винтовки самолично вывеску штаба сбивает. Аж рычит, взопрел, а она не поддается. Спрашивает нас: «Коммунисты?» «Я большевик», ответил ротный. «И ты большевик?» обращается Менкер ко мне. «Нет, говорю, беспартийный». Помиловал меня Менкер, на баржу загнал. А ротного тут же, у дверей штаба, пристрелил И сейчас стыдно, что я тогда большевиком не назвался Как думаешь, товарищ Нимцович, примут меня теперь в партию?..
Нимцович поднялся на ноги:
Потом, парень, договорим. Пора, стемнело
Общими усилиями спустили плоты на воду. Первым поплыл Федор Смолин, за ним Сидорин, Нимцович. Последним Тихон.
Холодная черная вода ожгла ослабевшее тело, свела ноги судорогой. Тихон вытянул их боль отпустила. Толкая перед собой плот, обогнул баржу с кормы.
Красное небо над горящим парком у Демидовского лицея отражалось в Волге. Тихон посмотрел вперед среди красноватых перистых бликов головы и плоты были видны издалека.
Только чудо могло помочь узникам достичь берега, где без огней, правее Волжской башни, стояла «Пчелка».
Но чуда не случилось их заметили, с берега застрекотал один пулемет, другой. Кто-то вскрикнул, застонал, последний раз вскинул руки.