Да, я уже почти привык, кивнул издевательски Вайон. К лазарету.
Человек ко всему привыкает, многозначительно ответил физик. Удивительная приспособляемость, не так ли?
Парень молча кивнул и снова уставился в потолок.
Дела шли действительно неуспешно. Чем дольше он лежал в лазарете, тем больше были перерывы между тестами. Пока систему подключения не отладят до конца остальная группа ученых будет бестолково куковать в Центре. Вайон еще верил, что, возможно, когда подключение действительно станет безопасным и безболезненным, то начнется то привыкание, к которому все они стремятся. Он по-настоящему почувствует себя машиной. Поймет, каково это будет дальше. Его советы и рекомендации помогут Джасперу усовершенствовать системы и добавить привычные для сознания вещи. Пускай даже имитации, но с ними адаптация все равно пройдет быстрее. И только потом к тестам смогут подключиться остальные ученые. А до тех пор им даже пытаться войти в контакт опасно. Как объяснял Рэтхэм, их коэффициент по тесту Гиммела был очень низок, и мозги могли просто не выдержать столь сильной нагрузки. Или получить несовместимые с дальнейшей профессией повреждения. Тогда на карьере гарантированно можно было бы поставить жирный крест. И даже пересадка поломанного сознания в кристалл не спасет.
Надеюсь, ты уверен в том, что делаешь, поднимаясь со стула, сказал Каро. Мы бы хотели видеть тебя в числе экипажа. Не сломленным.
Вайон хотел было подозрительно покоситься на физика, но мимика подвела, выразив лишь усталость.
Я попробую, ответил парень. Пока ничего от меня не зависит.
От твоего желания зависит всё, Каро покачал головой и похлопал Вайона по плечу. Важно лишь правильно хотеть.
После чего ученый вышел из палаты, а парень в еще большей растерянности остался наедине со своими размышлениями.
***
Недели стали пролетать незаметно. Дни не отличались разнообразием и сменялись словно слайды старого проектора. Ночи текли без сновидений и запоминались Вайоном только фактом появления под головой подушки и отключением освещения. Чтобы хоть как-то быстрее приходить в норму парень занялся ежедневными упражнениями и разрешенной зарядкой. Помогало оно не сильно, но хотя бы немного разбавляло одинаковые будни.
Джаспер почти перестал вылезать из своей коморки с оборудованием. По его словам он отлаживал процесс, проводил собственные тестирования и бесконечно исправлял всплывающие огрехи.
Рэтхэм, как и обещал, не давал Вайону оставаться надолго одному. И чувствуя, что парень начал скучать и заметно сдавать, занялся не только его физиологическим лечением, но и психологическим. Когда Вайона очередной раз признавали условно здоровым, доктор вывозил его в Тейлаан, где они целыми вечерами гуляли по широким столичным улицам и могли часами сидеть в уютных ресторанах.
Вайону казалось, что так Сайрез пытается сгладить свою вину перед ним и хоть немного привести в чувства. На публике парень старался улыбаться. Особенно, когда его начинали узнавать на улицах и просить сфотографироваться. Поначалу это оказалось интересно, но вскоре одинаковая реакция приелась. Вайон понял, что популярность дается ему тяжело и отбирает много нервов. В конце концов такая известность начала раздражать. И когда Вайон однажды не выдержал и рявкнул на приставших прохожих, Рэтхэм сменил места вечерних прогулок. С тех пор он стал приглашать парня гулять больше по паркам и тихим безлюдным побережьям.
А Вайон поймал себя на том, что он уже не знает, что ему нравится больше. Спокойствие и умиротворение пригорода или пестрота ночной столицы. Шум морского прибоя или опера. Простая еда, приготовленная на скорую руку или роскошные блюда в дорогих ресторанах. Все это одинаково вызывало в нем уныние и нарастающую тоску. Чем дальше тем больше. И виной тому была не головная боль после каждого подключения, а приближающаяся пересадка в машину. С каждым новым тестом подключение шло успешнее, Вайон начинал постепенно понимать, что чувствует его машина. Что будет чувствовать он сам. И это угнетало его больше всего. Ведь машина не чувствует абсолютно ничего.
Слова пробивались через акустические сенсоры информационным потоком, а играющая музыка не вызывала в сознании приязни. Никаких мурашек, натянутых струн в душе, эйфории от громких звуков. Ничего. Только набор разнотональных частот, бьющих по сознанию своей громкостью. И то недолго, пока автоматика Пректона не снизит чувствительность сенсоров. Неужели он всегда будет потом воспринимать музыку так?
А запахи? Всего лишь поток цифр, приравненных к ассоциативной базе данных. Рецепторы машины не могут считать запах букета цветов как приятный. Они просто разбирают аромат на составляющие, подкидывая в сознание лишь названия и образы. Значит, он никогда больше не будет радоваться вкусному запаху?
Все то же самое относится к вкусу. С той лишь поправкой, что машине не нужно пробовать все «на зуб» по банальной причине их отсутствия. А это значит, что все рестораны, кафе, вкусный кофе и шоколад все это скоро будет последний раз.
Тогда чем, по сути, переход в машину отличается от самоубийства? Только сознание по недоразумению будет еще функционировать. Да, можно будет общаться, шутить, работать. Но без мелких прелестей человеческой жизни пересадка в машину ничем не лучше добровольного рабства. Ради которого нужно сейчас быстрее восстанавливать здоровье. Быстрее готовиться к очередным тестам. Ложиться на кушетку, одевать шлем, подключаться к системе. И снова и снова. Отключка. Лазарет. Три дня изнуряющей головной боли, которая, казалось, выжигала остатки эмоций.