С этой же небрежной улыбкой Константин ушлёт капитана по чрезвычайно важным «неотложным делам» на другую часть острова. Противоположную той, в которую собралась направиться Анна. Что ни говори облечённость властью имеет и весомые плюсы.
Пусто. Снова пусто и плохо без неё. Он даже чувствует себя хуже: то и дело мутит как с похмелья, хотя он давно уже не пил. Ни к чему. Не перед кем ломать комедию. Теперь он сам тот человек, перед которым устраивают лицедейства.
А потом Потом Анна возвращается. Возвращается встревоженной, обескураженной.
Мы уже были на этом острове, Константин, рассказывает она. Торговое Содружество уже пыталось прибрать его к рукам два века назад. Это закончилось катастрофой, войной с островитянами и срочным отплытием. Князья заплатили навтам за молчание, чтобы никто не узнал об их провале и позорном бегстве.
Отец ничего не говорил об этом,
вместе с тошнотой по нутру прокатывается горечь, оседает на языке, хрустит на зубах привкусом гари. Я понимаю, почему это сохранили в тайне от всех, но от меня? Видимо, он не счёл меня достойным даже этого знания.
Это ещё не всё. Экспедиции продолжались на кораблях навтов. И я Моей матерью была островитянка, вывезенная на материк. Это она касается тёмно-зелёных росчерков на своей щеке, знак того, что я связана с землёй Тир-Фради. Нам лгали с самого детства.
Так значит, ты не это вырывается у него прежде, чем он успевает подумать.
Не твоя кузина? в медовом янтаре её глаз плещется растерянность, почти смятение. Да. Теперь я вообще не понимаю, кто я на самом деле. Не понимаю Меня столько лет обучали, тренировали, чтобы что? Вновь вернуть сюда? В качестве шпионки? Зачем, Константин? Зачем они со мной так поступили?
Константин смотрит вглубь себя, смотрит и не может понять: почему же он не чувствует себя счастливым? Почему не чувствует хотя бы облегчения?..
Чёрное пламя плещется внутри, лижет позвоночник жгучими языками, наполняет горло едким дымом, не давая дышать. Ненависть. К отцу, к Содружеству, к предшественникам, ко всему насквозь гнилому «высшему свету», который просто игрался их жизнями как фигурами на шахматной доске, затевая очередную интригу. Столько лет, столько проклятых лет все вокруг знали , об этом. Столько лет он растратил впустую. Столько ненавистных лет А теперь он даже не может почувствовать радости от того, что эта преграда между ним и Анной рухнула. Точнее никогда и не существовала на самом деле. Ненависть. Её так много, что Константин не сразу понимает, что потерянный взгляд Анны направлен на него, только на него. Что отчаянно ищет в нём поддержки. Что она ждёт от него хоть какого-нибудь ответа.
Вот только что он может сказать ей? Что она хочет услышать? «Это ничего не меняет»? Но это меняет всё . Правду? «Мне совсем не жаль»? Или сказать: «Ты всё равно навсегда останешься моей дорогой кузиной»? Это будет правдой лишь через слово. Ты. Навсегда. Моей.
Нет. Сейчас совсем неподходящий момент для правды. По крайней мере для всей.
У меня нет никого ближе тебя. Лишь это имеет значение. И этого ничто не изменит.
Правда. Больная, калечащая, жгущая изнутри десятками раскалённых прутьев осознания . Правда перед самим собой: вовсе не мнимое родство было для него препятствием все эти годы. Лишь страх. Выжигающий, сводящий с ума страх быть отвергнутым. Так, как он многие годы назад уже был отвергнут другой важной женщиной: собственной матерью, не пожелавшей дать ему хоть каплю любви.
Он сможет всё исправить. Он успеет всё наверстать. Только послать к демонам всех этих лживых вельмож, увивающихся в его дворце, только отправить туда же все альянсы, всех святош, стражников, островитян и местных богов в придачу только остаться с ней наедине. Хоть ненадолго. Ему нужен всего один день. Один день против всех предшествующих лет. Ему нужен хоть час. Но у него нет и этого.
Если боги и существовали на самом деле будь то Озарённый или какая-то непроизносимая чепуха, в которую верили местные, то эти боги были самыми извращённо жестокими, гнусными и омерзительными тварями на свете. Вот только куда им до людей?..
Калейдоскоп стремительных мыслей ещё не успевает совершить в голове Константина полный круг, когда из-за двери просовывает свой длинный клюв уродливая маска доктора. Того самого доктора, что всё утро резал и колол Константину пальцы и вены, выкачав в свои мензурки и пузырьки едва ли не половину его крови. Крови, которую сейчас он несёт в запечатанной склянке, на вытянутой руке, будто неразорвавшуюся гранату. Чёрной крови.
Малихор. Одно лишь слово как выстрел из мушкета, как приговор, как удар набата над могилой. Его могилой.
Я умираю? он сам почти не слышит своего слабого шёпота.
Он не видит, как Анна успевает оказаться рядом, почти не чувствует, как обхватывает его лицо ладонями. Её губы движутся, но он по-прежнему не слышит ни звука. Кажется, она повышает голос, уже почти кричит, вплотную приблизив лицо к его собственному.
Константин! Ты слышишь меня? Я найду лекарство, найду способ! Ты слышишь?!
Ты обещала то же и своей матери. Ты не успеешь. Я умру. Как она.