Разве Дорн будет записывать разговор? Только этого не хватало! профессор возмутился.
Гофман растерялся. Он меньше всего хотел пугать или расстраивать Дворника. Он надеялся, что избежит необходимости называть встречу очной ставкой, которую будут слушать немцы.
Да, я забыл добавить, продолжил Гофман со значением, возможно, Дорн придет не один. И скорее всего, человек, который будет его сопровождать, захочет убедиться, что ваши лондонские отношения с Дорном
Прекратите вертеть вокруг да около, доктор! воскликнул Дворник. Что за лекарская привычка избегать оглушающих сведений! Вам она не к лицу. Да и я не так уж стар и малодушен. Под другой страной имеется в виду рейх? Спутник Дорна из их разведки?! Вашего Дорна, что, спасать надо?
Увы, с облегчением выдохнул Гофман.
Мундир нашелся. Правда, Гофман волновался, окажется ли он впору, но Фернандес натянул галифе и френч без колебаний. Это не то, конечно, в чем щеголяют офицеры чешского Генштаба, но сойдет, со скидкой на чрезвычайное положение, когда каждый военный в любой момент может облачиться в полевую форму. Если еще Гофман выдаст тетушкину рабочую шкатулку, то, подогнанная на живую нитку, форма будет сидеть как влитая.
Кого вы раздели? полюбопытствовал Фернандес, ушивая пояс.
Гофман тяжко вздохнул и ответил:
Никогда в жизни мне не приходилось столько фантазировать.
Боже мой Ну, и что вы напридумывали?
Я сказал сыну здешнего начальника полиции, что из Судет ко мне пришел надежный человек и ему желательно стать военным.
Что вам ответили?
Сейчас особых пояснений не требуют, либо помогают, либо вредят. Но молодой Лаба порядочный парень.
Я что вам говорил? Фернандес широко улыбнулся. Я никогда не ставлю нерешаемых задач, ни перед собой, ни тем более перед друзьями.
А как быть мне? Профессор сообщил, что ждет гостей сегодня вечером.
Вот и отлично. Купите себе на сегодняшний вечер билет в оперу. Все. Я пошел.
Фернандес аккуратно застегнул все пуговицы френча. Лицо его стало серьезным. Он подошел к Гофману, положил руку ему на плечо:
Я не хочу говорить громких слов, Карел. Ваша совесть сама укажет вам путь.
Мы расстаемся,
понял Гофман.
Нет. Просто расходятся наши дороги. Спасибо, Карел, и берегите себя.
Когда Фриц Дост понял, что темноволосый чешский офицер, неожиданно возникший во дворе, направляется прямо к нему, ему показалось, что земля ушла из-под ног. Он невольно остановился, как бы ожидая незнакомца. Промелькнула мысль: «Этот офицер, конечно, не один. Хорошо, что они застали меня не на явочной квартире, куда меня определил на житье Краух. Самое страшное, что там оружие».
Честь имею! козырнул офицер. Полковник Моравец поручил мне сообщить, в ваших интересах немедленно встретиться с вашим соотечественником герром Тюммелем. Господин Дорн находится у него. Я могу передать полковнику Моравцу, что вы меня поняли? Честь имею! чешский офицер, как по команде, развернулся через плечо, прошел арку двора и исчез за углом.
Несколько секунд Дост, приходя в себя, пытался осознать, на каком языке с ним говорили, на чешском или немецком, кажется, все-таки на немецком.
XXXIII
Меня предупредили о вашем визите, мистер Дорн. Прошу. Порой приятно увидеться с теми, кто украшал своим обществом долгие зарубежные путешествия.
Дворник закрыл дверь, критически осмотрев замки, словно сомневался в их надежности.
Они вошли в большую комнату, обставленную старой мягкой мебелью. Некогда золотистый плюш обивки потемнел и стал почти коричневым. Дорн увидел на стене единственный фотографический портрет в округлом мягком лице юноши в студенческой фуражке угадывался хозяин дома. Других портретов не было видно неужели Дворник совершенно одинок?
Жаль, начал Дорн, но прежде мне не доводилось бывать в Праге. В Лондоне вы мне рассказывали, это город красивый и жизнерадостный. Сейчас я так не сказал бы.
Да, пражане тяжко переживают случившееся и опасаются, как бы не стало хуже.
Напрасно. Вспомните, еще в Кливдене мы говорили только о Судетах. Не затрагивался вопрос ни о Богемии, ни о Моравии, ни о Словакии. И в Мюнхене об этих землях речи не было. Не так ли? Дорн сказал о Словакии специально для Коленчука.
Да, так, согласился Дворник.
Стало быть, в Лондоне я не кривил с вами душой.
Еще раз сожалею, что не понял этого раньше.
Подумайте, пан профессор, все могло произойти в мае, тогда удалось бы избежать многих моральных потерь. Неужели ваша совесть не подтачивается мыслью, что ваше непонимание принесло столько бед? Не скрою для меня и личных неприятностей. Мою точку зрения поддерживал даже такой большой друг вашей страны, как мистер Черчилль, ведь я передал вам запись его беседы с господином Генлейном
Не говорите мне о Генлейне. Мне это неприятно. И не забывайте, не я президент страны. Хотя, должен вам сказать, все, что мог, я сделал.
«Молодец старик! похвалил про себя Дорн профессора. Как элегантно дал понять тем, что мы с ним сотрудничали всерьез», и спросил:
Надеюсь, вы не упоминали моего имени?
Конечно. Это противоречило бы моей миссии, ответил Дворник. Что бы сказал президент, если бы узнал, что я общался с агентурой.