Чтобы убедиться, что ошибки нет, стукнул косточкой согнутого указательного пальца по кузову дважды по три раза. Где-то в кабине стук отозвался. Тогда, уже не раздумывая, полез на мешки, спрятался за ними, стукнул в железо кабины.
Кто-то вышел, закрыл заднюю стенку, убрал лесенку. Машина двинулась.
Они ехали долго, может с час, сначала по хорошей, потом по неровной, с выбоинами, дороге. Наконец остановились.
Выходи, сказал кто-то. Мужчина, женщина не понять. Голос низкий, старческий.
Шамрай медленно слез на землю, чистый полевой воздух целебным потоком хлынул в его лёгкие. Где-то забрехали собаки. «Село», подумал Шамрай.
Иди сюда, проговорил тот же голос. Твёрдая от мозолей ладонь взяла его за руку и повела.
Скрипнули одни двери, потом другие. Шамрай очутился в небольшой, скупо освещённой керосиновой лампой комнате. В углу стол да несколько стульев. С другой стороны два шкафа один для одежды, другой для посуды. На стенах целая галерея семейных фотографий сталевары, шахтёры, железнодорожник. Шамрай различил их всех по форме: у каждого своя.
Перед Шамраем стояла древняя, высохшая старуха, злая, как растревоженная змея. Шофёр грузовика, человек с деревянным протезом вместо левой руки, вошёл вслед за Шамраем и тоже разглядывал её с интересом.
Вот ты какой, свинячья собака, шипела старуха. Нет на тебя хорошей отравы, а пуля так давно по тебе плачет. Отвечай мне, ты моего мужа и сынов поубивал?
Роман Шамрай вспомнил машину, прошитую под Киевом его пулями. Солдаты сидели по четыре в ряд, дисциплинированно и ровно, будто гвоздики, вбитые в доску.
Молчи лучше, шипела старая женщина. Все вы одинаковы. Всех вас вдоль дороги повесить бы на телеграфных столбах. Иди мыться.
Переход был неожиданным. Шамрай даже растерялся, не поняв.
Иди мыться, говорю, повторила старуха и зло плюнула. Что мне, кнут, что ли, взять в руки? Иди сюда!
Шамрай шагнул за нею. В соседней комнате большая цинковая ванна была до половины наполнена горячей водой, Мыло и мочалка лежали рядом.
Снимай свои лохмотья, командовала женщина, Вши на тебе небось кишмя кишат
Нет, вшей нету.
Брешешь, все вы вшивые.
Шамрай разделся, не стесняясь злой женщины. Она взяла двумя пальцами его одежду и, отстранив от себя на вытянутую руку, вышла. Лейтенант опустился в ласковое тепло ванны и зажмурился от счастья. Что с ним будет дальше, он не хотел пока думать, главное он на воле и по-настоящему поверил в это только сейчас.
Двери снова открылись.
Побрейся, чтоб ты себе горло этой бритвой перерезал, глаза старой женщины смотрели на него с откровенной ненавистью.
При свете маленькой лампы Шамрай послушно сбрил бороду. Из зеркала на него взглянуло незнакомое, смертельно бледное и усталое лицо с натянутой кожей на выступивших скулах. Только глаза горели голубым огнём ожидания Ничего не скажешь, красавец. Краше в гроб кладут. Любой встречный догадается: дал дёру из лагеря. Вдруг Шамрай вздрогнул и голый выскочил в соседнюю комнату.
Где моя одежда?
Что позабыл там? Вошь на аркане? Подавиться бы тебе ею, прошипела старуха.
Воротник
А, воротник. Вон лежит. Возьми, повеситься бы тебе на нём. Ну посмотри, какой худой, собака, обернулась она к
немцу-шофёру. Плюнуть на него посильней переломится.
Нет, не переломлюсь, твёрдо ответил Шамрай.
Молчи, даже захлебнулась от ненависти старуха. Молчи, дохляк несчастный, пока я тебя надвое не разорвала своими руками.
Потом, смерив взглядом голого Шамрая, подошла к шкафу и бросила на стул, стоявший посреди комнаты, штаны, сорочку, потом пиджак.
Бери, надевай, чтоб тебя в гроб в этом пиджаке положили. Это моего старшего сына одежда
Шамрай оделся, старательно пригладил воротник, красные кубики блеснули на петличках.
Повязку на рукав повязал бы лучше, женщина брезгливо скривила губы. Без неё придушат тебя, как блоху. Ну, принарядился? Свинячья собака, садись к столу. Много не ешь, иначе, живот схватит. И пусть схватит, пусть! С молока начинай. С молока!
На свете есть ещё молоко
У нас осталось пятнадцать минут, взглянув на часы, сказал однорукий водитель.
Погоди, дай время, пусть пузо набьёт, чтоб оно у него лопнуло, ответила женщина.
Через десять минут Шамрай поднялся из-за стола.
Спасибо!
Вот, возьми на дорогу. Встал бы тебе этот кусок поперёк горла, бесновалась женщина. И пропади ты пропадом, с глаз моих долой, чтобы вам только на страшном суде очутиться, злодеи проклятые, изверги.
Спасибо за всё, чувствуя плечами надёжное тепло грубошёрстного, ещё совсем приличного пиджака, сказал Шамрай.
Скатертью дорога, чтоб тебе шею сломать в первом же кювете, будь ты трижды проклят
Я вернусь через три дня, фрау Ранке сказал водитель.
Я тебе вернусь В печь кину, людям скажу, гестапо позову
До свидания, попрощался шофёр. И они вышли.
Странная женщина, заметил Шамрай.
Странная? переспросил немец и, не дав лейтенанту ответить, сказал: Полезай в кузов и спи. Документы у нас настоящие.
Шофёр сумел хорошенько заправить чурками свой «самовар». Газа собралось немало, и машина сразу взяла с места, мотор гудел ровно и напряжённо. Видно, дорога улучшилась, потому что грузовик ехал всё быстрее.