Нет, ребята, все-таки воевать в воздухе приятнее: погибнуть шансов, конечно, больше, врагу ты виден и с земли, и в воздухе в окоп или иное укрытие там не спрячешься но, по крайней мере, не приходится, как в пехоте, такие страшные картины видеть
Чуть ли не с криками «Ура!» встретили нас у «пятерки» Леша Тихонов и Паша Еропов. Говорят: соскучились, хотя со времени нашей разлуки и суток не прошло.
Все мы, под руководством Васи Рухлова в том числе и Иван (командир беспрекословно выполнял все, что требовал Вася) занялись ремонтом пробитой снарядом плоскости. Хотелось «пятерку» побыстрее в боевое состояние привести. И привели. Привели за один день. А потом целых два дня не могли улететь летное поле аэродрома раскисло от кратковременных весенних дождей. И даже лучи нечастого в прибалтийском небе солнца, сиявшего ярко-ярко, как бы радуясь небывало ранней и теплой в этих местах весне, не успевали подсушивать взлетную полосу до состояния, позволяющего руление и взлет нашего самолета.
В такие светлые солнечные часы думалось: а может быть, небывало светлой, теплой и радостной стала весна этого года потому, что она Весна Победы?
Но и теплые весенние дни нас не радовали. С грустью следили мы за Ту-2 нашего и других полков, стройными девятками идущими мимо запасного аэродрома, прямо над нами. Тайно завидовали нашим однополчанам, находящимся сейчас в воздухе, в своих самолетах. Обидно было, что нет среди них ни нашей вполне исправной «пятерки», ни нас. Они там, им хорошо делают свое нужное, хотя и опасное дело. А мы вот, хоть пропадай пропадом из-за того, что взлетная полоса как следует не просыхает от коротких, но обильных дождей. Поэтому с большим упорством, не один раз в день «исследовали» мы взлетную полосу: не просохла ли она, не выдержит ли наш самолет, нельзя ли уже взлететь. Поэтому не один раз упрашивали временного коменданта «хозяина» аэродрома дать нам разрешение на вылет: воевать же надо! И когда, вероятно, чтобы отвязаться от нас, комендант пообещал подумать, возможно, к концу прояснившегося дня и дать такое разрешение, мы, не дождавшись к вечеру официального «добро» на вылет, взлетели, так сказать, «приказу вопреки», тем более что полетный лист на наш перелет был подписан самим майором Саловым и моральное право на его осуществление мы имели.
Через пятьдесят минут полета
наша «пятерка», под одобрительные взгляды присутствующих на аэродроме, зарулила на свое стояночное место.
На другой день 25 марта снова боевая работа. И первый вылет снова на Розенберг.
В последних числах марта в полк вернулся экипаж капитана Первушина, самолет которого сгорел над Розенбергом. Его штурман Миша Кузнецов горестно поведал нам о трагической судьбе своего командира.
Направив горящий самолет в сторону наших войск, подав команду экипажу покинуть его, и выждав, пока она не будет выполнена, настоящий командир, каким и был Петр Первушин, всегда покидает подбитый самолет последним он, из-за возросших перегрузок, был вынужден снова выбираться из самолета способом «срыва», раскрыв парашют еще находясь в кабине. Мгновенно взбухший от встречного потока воздуха парашют буквально выдернул Первушина из кабины, но к несчастью, правая шайба стабилизатора своего же, пылающего, резко перешедшего в крутое пике самолета, ударила его по голове. Парашют бережно опустил Петра Петровича Первушина на нашу территорию уже мертвым
Об экипаже Бабурова никаких известий не было. В полку посчитали всех его членов не вернувшимися с боевого задания, а по сути дела погибшими. На очередном построении личного состава полка не вернувшихся с того и последующих вылетов почтили минутой молчания Особенно удручала многих гибель Первушина и Янина. Именно поэтому совершенно стихийно и, как сейчас принято говорить, спонтанно, среди особо помнящих их возникло желание каким-то образом отметить их последний боевой вылет, постоянно помнить об их беззаветной преданности нашему правому делу, полагать, что они как бы незримо присутствуют среди нас в каждом боевом полете.
Поэтому надпись «За Петра Первушина» красочно изобразил на левом борту передней кабины самолета майора Салова его техник Петр Федотов
Поэтому надпись «За Михаила Янина», под наблюдением всего экипажа, лично вывел на борту передней кабины нашей «пятерки» Иван Луценко. Он, кроме всего прочего, обладал и отменным художественным вкусом, и каллиграфическим почерком.
Возвращение Михи Янина
На тумбочках забавные безделушки и цветы. Это дело девушек нашей эскадрильи, взявших над нами негласное шефство, чему мы не оказываем никакого сопротивления.
В окно видно голубое безоблачное небо хорошо!
Лучи яркого, еще нежаркого утреннего солнца заливают комнату хорошо!
Вокруг тишина, спокойствие все мои товарищи по комнате разбрелись по своим делам день-то нерабочий тоже хорошо!
Какой-то странный шум, крики, смех, возгласы, раздающиеся снаружи, привлекли мое внимание. Я подошел к окну поближе, выглянул из него и не поверил своим глазам!
Около нашего особнячка стоит немецкая санитарная автомашина марки «Даймлер-Бенц» с красно-белыми крестами на бортах и мне сверху хорошо видно на крыше кузова. Из ее кузова через заднюю дверцу выбираются девушки и сравнительно молодые люди в гражданской одежде, а у раскрытой кабины автомашины, в кругу наших однополчан да, да, глаза меня не обманывают тоже непривычно по-граждански одетый в запыленную, с масляными пятнами, белую рубашку, в необычно странных плетеных туфлях на ногах Миха Янин!