Что происходит? Почему не занимаем боевые порядки?
Командование куда-то уехало. На западе война вот-вот закончится. А наши перспективы? Наверное, придется доколачивать группировку.
Снова госпиталь
Ночная проверка. Не первая.
Ваши документы? Покажите, что хранится в карманах, под подушкой? Едва сдерживаю себя. Разговор на повышенных тонах.
Ваши документы на Красную звезду?
Справку размыло в воде, когда форсировали Венту, сидели в залитом доверху окопе.
Нет документа не имеете права носить орден. Снимите Звезду с гимнастерки.
Фотоаппарата у меня не было. На рисунке госпиталь, в котором
довелось лежать.
Майор, начальник госпиталя собственной персоной обшаривает постель. Изымает мои сувенирные трофеи немецкий крест, медаль 300-летия дома Романовых. Его поддерживает присутствующий при сем контрразведчик.
В памяти еще эпизод. Расположившись на верхних нарах, дуемся по ночам в очко. Постепенно проигрываюсь, хотя ставки мизерные. Пытаясь отыграться, офицеры ставят на кон часы, кольца. Все перекочевывает в карманы одного из играющих.
Неожиданно меня останавливает товарищ танкист:
Выходи из игры.
Что случилось?
Потерпи, узнаешь.
Подчиняюсь. Танкист намного старше, по профессии фокусник. В город ходили, как правило, вдвоем. Он в роли старшего.
Игра продолжается. Танкист внимательно следит за играющими. И оборачивается к везунчику капитану:
Покажи руки!
Это зачем?
Покажи ногти, пальцы. А теперь ответь, зачем накропил карты?
Не.
Не нет, а да. Взгляните на колоду: по углам на каждой карте ногтевые наколки, одна, две, три. Карты наколоты. Когда банкует, наощупь определяет, какая карта внизу. Если не годится, перебирает и выдергивает нужную. Так и лапошит играющих.
Да, я
Хватит. Все ясно. Деньги, часы вернешь. С тобой, капитан, разговор короткий под шинелью.
Наутро нас с лейтенантом-танкистом подзывает начальник отделения:
Прошу больше этого шулера не трогайте.
Капитана?
Да, капитана. Он самострел. Вот его медицинская карта. Видите, в углу отметку (две буквы «С» самострел). Руку прострелил через хлеб. На-днях выпишем и отправим не в полк, а в трибунал. А если вы ему снова поддадите, придется дольше лечить. Так что договоримся больше его не трогайте.
Теперь это позади. Из госпиталя за непослушание выписали в два счета. Мой друг-танкист был в это время в городе. Я щеголял в танкистском шлеме и полушубке без погон. Возвращаясь из госпиталя, побывал под Кенигсбергом. Потом вернулся назад. Штаб 4-й ударной армии располагался в Руцаве (Литва). А артполк в Латвии, под Липайей. В отделе кадров встретили не очень дружелюбно.
Наградные документы мне восстановили. Конец войны встречали в Латвии.
И, наконец, победа!
Об окончании войны мы услышали по радио.
Спустя короткое время, мимо нас в течении всего дня двигались колонны капитулировавших. Полк за полком. Шли строем, в колоннах по четыре. Почищенные, выбритые, рослые солдаты. Впереди офицеры. Замыкали хозподразделения. В самом хвосте женщины. Прачки, рабочие кухни, обслуга.
Когда хвост первой колонны на повороте поравнялся с нашими солдатами, поднялся свист, раздались крики, обидные комментарии.
Молодые женщины не выдержали, побежали по полю, минуя наших солдат. Худая, жилистая, с изможденным лицом, судя по выговору белоруска, бросила в ответ:
Чего лыбишься, измываешься? Какой смелый! А что же ты молчал и где был в сорок первом, когда я с двумя детьми одна осталась и куска хлеба во рту не было.
После ее реплики солдаты поутихли.
Чуть позже по той же дороге потянулись немецкие тылы, штабы, части сопровождения, технического обеспечения.
Едва начало вечереть без всякой команды началась праздничная стрельба.
Стреляли буквально все, из всех видов оружия.
Когда раздались первые выстрелы, проходившая мимо колонна дрогнула, отшатнулась в сторону. Затем немцы поняли, что стреляют вверх, что это салют в честь окончания войны. Успокоились и двинулись дальше.
Наступление, к которому готовились, которое предполагалось начать с разведпоиска, не состоялось.
Начались мирные будни. Ожидания. Надежды. Состоявшиеся и не состоявшиеся.
Но в то время бодрые, оптимистические надежды, расчеты.
И еще два слова о капитуляции.
В отличие от большинства немецких латышские части, воевавшие на стороне немцев в Курляндском котле, не пожелали принимать капитуляции. Они воевали против нас на стороне немецких гитлеровских войск. Теперь, в мае 1945 г., латыши солдаты и офицеры сбрасывали военную форму, в том числе «эсэсовскую», и переодевались во все гражданское. Им помогали и прятали местные жители. Те самые, которые еще недавно выдавали немецким властям и полиции наших военнопленных,
если те пытались уйти из лагерей.
Разбежались и скрывались по хуторам и охранные, полицейские, карательные подразделения, которые немцы формировали из латышей и в которых латыши старательно расправлялись с противниками фашистского режима.
Командование блокированной Курляндской группировки незадолго до принятия капитуляции приказало уничтожить оперативные документы, журналы боевых действий, приказы, карты, другие документы, которые подлежали передаче советскому командованию. Затягивая переговоры, фашистское командование намеревалось морским путем эвакуировать блокированные войска из «котла». Но этого осуществить не удалось. Ко дню капитуляции в составе вражеской группировки насчитывалось 282 500 солдат и офицеров, а не 180 134, как лживо заявлял уполномоченный представитель командующего группой армий «Норд-Курляндия» генерала Гильперта.