Вайанае. Фабричная труба. Маленькая деревушка, приютившаяся в тени развесистых альгероб. Вокруг зеленые поля и рощи кокосовых пальм.
За полями высокие, тоже зеленые горы. С другой стороны тихое голубое море, белеющее на горизонте пеной бурунов, разбивающихся о подводный барьер коралловых рифов
У станции приехавших уже ожидали две коляски.
Коттедж, предназначенный для Русселей, находился на краю деревни. Его только что отстроили, и он был полон запаха струганых досок и краски, в нем, несмотря на стоявшую жару, веяло прохладой.
Гесслер вошел в дом первым. Он деловито защелкал выключателями, зажег во всех комнатах электричество и, видимо, считая свою миссию законченной, начал откланиваться:
Сегодня вечером у меня соберется все наше общество. Моя жена туземка и к тому же невероятная патриотка. Сегодня она затеяла парадный гавайский обед. Все будет устроено и сервировано по-гавайски, будут подаваться исключительно гавайские блюда. Должен предупредить вас, что гавайская кухня недурна. Я и моя жена очень просим пожаловать вас на обед. Вам будет интересно.
Гесслер поклонился и вышел.
Джон Руссель и его жена остались одни в доме.
Наш новый дом, тихо сказала миссис Руссель.
И новая страница нашей жизни, так же тихо сказал Джон.
Ты очень устал, милый. Ты отдохнешь здесь. И обо всем, обо всем позабудешь
Забвения не дал бог, да он и не взял бы забвения Хочешь, я прочту тебе кое-что?
Стихи, старый идеалист?
Это не стихи. Это просто мысли вслух. Слушай.
И Джон Руссель начал читать. Его голос, сначала дрожавший, креп с каждой строкой и с каждой строкой становился все печальнее и печальнее.
Послышался легкий стук в дверь.
Войдите.
Дверь отворилась, и на пороге показался маленький худой японец, он улыбался, мял в руках свою маленькую красную шапочку и отвешивал низкие поклоны.
Я Такато, наконец, тихо произнес японец, Мистер Гесслер сказал мне, что вам нужен слуга.
Да, да, быстро ответил Руссель. Входите. Мне Гесслер говорил о вас.
Действительно, Гесслер уже успел преподать Русселю некоторую толику необходимых правил жизни на Гавайях, и одно из них гласило, что лучший слуга японец.
Такато быстро освоился с новым местом, и к вечеру, когда за Русселями пришел человек от Гесслера, чтобы вести их на обед, все вещи были разобраны, расставлены, и комнаты приобрели жилой вид.
Парадный гавайский обед проходил на просторной веранде, сверху донизу увитой цветами. Аромат обвивающего ее стефанотиса сливался с запахом наполняющих сад цветущих тубероз, лимонов и илан-илана.
Пол веранды был покрыт тонкими пальмовыми циновками, посреди пола разостлана большая белая скатерть. Поверх этой скатерти лежала другая из живых листьев самых разнообразных оттенков. Повсюду стояли букеты. Вокруг стола прямо на полу сидели гости с венками на головах и большими гирляндами цветов на груди, как требовал местный обычай.
У Гесслера собралась вся деревенская аристократия бухгалтер, учитель, главный механик, полицейский шериф, пастор, судья, несколько заезжих туристов и купцов.
Гесслер представил Русселя обществу:
Наш новый доктор и мой друг Джон Руссель.
Русселя и его жену наградили венками и гирляндами и усадили за стол, представляющий собой великолепную выставку гавайской национальной кухни.
В широких деревянных чашах стоял пои кисель, приготовляемый из клубней таро, бананы в разных видах, черенки папоротника, печеная в канакской земляной печке и завернутая в листья рыба и еще десятки блюд удивительных соусов, пряностей и фруктов.
Посреди стола стояло несколько кувшинов с кавой, гавайским опьяняющим напитком. Руссель хотел его попробовать, но не решился. Ему было известно, как приготовляется кава: несколько человек разжевывают корень перца и сплевывают в общую посуду, затем разжеванный перец начинает бродить, и кава готова. Видимо, не только один Руссель брезговал пить каву, тем более что среди чудес гавайской кулинарии возвышались бутылки шампанского, рейнвейна и пива.
Бухгалтер-американец, сидевший напротив Русселя, поднял бокал и громко крикнул:
Предлагаю тост за Америку и за ее славного сына мистера Русселя!
Я очень польщен, ответил Руссель, Но я не американец. Я русский.
Русский?!
«ДА, РУССКИЙ!»
Константин Петрович работал. Перед ним лежала пухлая папка, на обложке которой четким писарским почерком было выведено: «Список лицам, разыскиваемым по делам департамента полиции».
Уже полчаса, как список лежал раскрытым на одной и той же странице, и Победоносцев машинально обводил карандашом написанные на ней слова: «Судзиловский, Николай Константинов, бывший студент подлежал привлечению к дознанию в качестве обвиняемого по делу о преступной пропаганде в Империи, но успел скрыться за границу В настоящее время (декабрь 1893 года) местопребывание его неизвестно».