Прошу прощенья, Александр Игнатьевич, срочный визит оттуда, от Сенного базара. И, не дожидаясь ответа, вышел.
Беленков, скрывая раздражение, встал и прошелся по чистым, выскобленным половицам. Все-таки тяжкое наступило время. Ему, офицеру разведки, приходится иметь дело с каким-то Новохатко из охранного отделения. В способностях к сыску ему, конечно, отказать трудно, но ограниченность, боже мой! «Пришить» это они могут, а чтобы анализировать
Размышления полковника прервал хозяин, с вытаращенными глазами влетевший в комнату.
Господин полковник, Филатов вчера явился на новую квартиру Галкиной. И еще один там, судя по описаниям, тот, который выкрал его у чекистов. Прикажете накрыть всех разом?
ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ, ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК!
Хорунжий прихлопывал рукой по столу в такт куплетам, звякали пустые стаканы. Багровое и опухшее от многодневного пьянства, его лицо было мрачно.
Вот вы, Фаддей Иванович, говорил Боровков, стараясь пересилить граммофон, тоже были в Германии. Слышал, там была революция. Ну, у нас-то, я понимаю, немцы революцию произвели. А вот у немцев кто же?
Не было у них революции! сказал по-пьяному, растягивая слова, Говорухин. Не было и не могло быть. Немцы, брат, народ аккуратный!
Однако я слышал, возражал тоже захмелевший Боровков, что Вильгельм
Что? спросил Говорухин и, подняв глаза, увидел в дверях своего ординарца и незнакомого ему человека в гимнастерке без погон.
Кто такой? Я ж говорил, чтоб никого!..
Позвольте доложить, ваше благородие (у себя в войске Говорухин ввел прежние обращения)! отрапортовал ординарец. Они от их превос их высокоблагородия полковника Назарова.
Говорухин почувствовал, что то неотвратимое, что надвигалось на него последние недели, пришло.
Словно испугавшись чего-то, смолк граммофон, только игла продолжала с шипением скоблить пластинку. Говорухин стукнул по ней кулаком. Жалобным звоном ответила граммофонная пружина.
Сотенный Боровков, чуя неладное, встал.
Кто такой? мрачно спросил Говорухин, глядя на гостя.
Поручик Ремизов, с особым поручением от господина полковника.
Хорунжий тупо молчал, потирая разбитый о граммофон кулак.
От полковника? наконец переспросил он. А как зовут полковника?
Иван Семенович, удивленно пожал плечами поручик. Я думал, вы предупреждены. Вы позволите сесть?
Ничего не отвечая, хорунжий, пошатнувшись, встал и вдруг дико заорал на Боровкова и ординарца:
Чего уставились? Марш отсюда! И чтоб ни одна душа!..
Поручик, не дожидаясь приглашения, сел. Говорухин, продолжая пошатываться, прошелся по комнате. Подойдя к столу, он налил самогон в два стакана. Горлышко бутылки дробно позвякивало о край.
Пейте, поручик, сказал он.
Может быть, сначала о деле?
С приездом! ответил Говорухин, опрокинув стакан в горло.
Ремизов хлебнул и брезгливо поморщился.
Ввиду того что я провел предварительную проверку, мне не нужно от вас никаких подтверждений, сказал он. Могу приступить прямо к делу
Какие еще проверки? Говорухин взял со стола соленый огурец. Вам Иван Семенович говорил обо мне что-нибудь?
Н-нет. Под пристальным пьяным взглядом Говорухина поручик почувствовал себя как-то неловко. Я имею приказ назначить с вами встречу.
А какая мне в этом надобность? Говорухин снова налил самогон, но на этот раз только себе.
Такова директива из Ростова. Я думал, что вас уже предупредили. Мы должны скоординировать наши действия.
В отравленном мозгу Говорухина гвоздем сидела только одна мысль: помнит ли полковник Маныч? Бывает, что люди забывают, или, может быть, он тогда потерял сознание?
Он взял со стола стакан, но, подержав перед собой, со стуком поставил его на место.
Ладно, сказал хорунжий. Я встречусь с полковником. Но только с глазу на глаз. А сейчас пейте, поручик.
Ремизов пить не стал.
Мы должны назначить место и время встречи.
А мне все равно, ответил Говорухин.
Хорошо! Тогда завтра, ну, скажем, в семь вечера. На мельнице у хутора Сурчиного.
Да хоть и у Сурчиного
Ремизов встал.
Я могу надеяться, что господин хорунжий назавтра не забудет?
Красное лицо Говорухина побагровело еще больше.
Слушай, сказал он вдруг тихо и внятно. А что, если я тебя сейчас шлепну? Ты думаешь, Говорухин пьян?
Вы будете нести ответственность перед штабом! спокойно ответил поручик, и что-то в его тоне подсказало хорунжему, что полугодовая вольница кончилась. Но он еще не хотел сдаваться.
Ну, ладно, катись отсюда! сказал он.
На следующий день с десятью надежными казаками Говорухин поскакал к хутору Сурчиному. Отряд шел открыто, потому что у всех были документы, удостоверявшие принадлежность всадников к милиции, что подписью и приложением печати подтверждалось. Таких заготовленных документов у Говорухина было много.
Не доезжая до ветряка, что стоял на краю Сурчиного, Говорухин, велел казакам спешиться и стать на краю перелеска, саженях в трехстах от ветряка.
Время было еще едва за полдень. Часам к пяти дня на дороге, выходившей из балки, появились два всадника. Они посовещались о чем-то на виду у говорухинского отряда. Потом один двинулся к ветряку, а второй неспешной рысью к роще, где стояли