Пока терзался угрызениями совести, добрался до кают-компании.
Нас ждали вызванные на досмотр члены судокоманды.
После распределения объектов (Никитин уступил моей просьбе) я познакомился со своим сопровождающим.
Парень лет двадцати, в футболке, спортивных шароварах и «вьетнамках» на босу ногу, зевал, встряхивался, всем своим видом показывая, как ему чертовски хочется спать.
Мне досталось машинное отделение. Зимой, разумеется, лучше работать в тепле. Сейчас же приятней на верхотуре, под ласковым бризом, но раз напросился, нечего пенять.
Я переодевался и думал, что превращаюсь в нечто среднее между простым рабочим и детективом. Придется отвинчивать гайки задраенных люков, поднимать тяжести, обливаться потом, чтобы обнаружить то, чего на судне, может быть, и нет вовсе.
Задача с неизвестными «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Только на таможенный лад.
Сопровождающий, шедший впереди, остановился напротив двери одной из кают.
Ко мне заскочим?
Зачем?
Руки помоем.
Я догадался, в чем дело, но вошел. Хотелось для развлечения посмотреть, как он станет «мыть руки». Ишь, молодой, поддерживает традиции.
В одноместной каюте фыркал у иллюминатора самодельный вентилятор. На столе стопкой книги. Я бегло просмотрел их, спросил сопровождающего, который уже доставал что-то из шкафа:
Учишься?
Хочу восстановиться. Третий заход в девятый класс делаю, и никак.
Боцман-трави-трал! хрипло заорал кто-то совсем рядом.
Я отшатнулся, рывком отдернул гардину в углу, и за моей спиной рассмеялся сопровождающий.
В углу на жердочке, прикованный тонкой цепочкой, сидел средних размеров ярко-зеленый попугай. Недоверчиво покосившись на меня пуговкой глаза, переступил лапками в сторонку и продолжил озабоченно перебирать загнутым клювом изумрудные перышки.
Я за него рыбакам пятьдесят «рэ» отдал, говорил сопровождающий, разматывая предмет, укутанный в старые рубашки. Одни рыбацкие команды знает. Хотел переобучить, да не знаю, как. И не дается, бандит! Видно, «училка» у него не функционирует.
В руках парня оказалась внушительных размеров пузатая бутыль с яркой наклейкой. С хрустом отвинтив крышечку непочатой емкости, он на скорую руку сервировал стол две рюмки, нож, помидоры и крохотный кусочек хлеба.
Ну, за твое!
Одним махом осушив рюмку, закусил, подбодрил:
Не думай, а то остынет. Не бойсь, у меня гвоздичные зернышки есть, загрызешь.
Я вылил содержимое в рюмку сопровождающего, стряхнул оставшуюся капельку на язык, распробовал, авторитетно заявил:
Самогон лучше.
Э-э, обиделся сопровождающий. Разве ж так пьют?
Тебя как зовут?
Василий.
Вот что, Вася, ласково сказал, посмотрев на часы. Выпить я могу. А потом? На границе, как известно, тучи ходят хмуро... И враг не дремлет.
Та!
Сопровождающий от огорчения машинально выпил и вторую рюмку.
А вот это зря. Развезет.
Мы вышли, и сопровождающий, шагая вслед за мной, бубнил себе под нос:
Традиция! А традиция, она и есть традиция.
Сам я начал работать, по нынешним меркам, довольно рано в неполных тринадцать лет. Хотел велосипед. Лишних денег дома никогда не водилось, вот и нанялся садовым рабочим в санаторий подстригал кусты, носил ящики с рассадой, садил и поливал цветы, окапывал деревья, за что и получал ежемесячно тридцать пять рублей. Именно там, на первой работе, и выучился терпению.
Санаторий находился на берегу, и требовалась адская выдержка, чтобы в жару, видя голубизну моря, продолжать высаживать цветочки, взрыхлять землю у жирных гладиолусов, гнуть спину над цветочными узорами клумб.
Эта закалка пригодилась потом, во время занятий на вечернем отделении, когда после тяжкого дня веки смыкались сами собой, а руки механически писали контрольную, когда от мешков и ящиков ныла спина, а в это время из морвокзального ресторана доносились песни и музыка, когда на борцовском ковре противник брал на болевой, и хрустел сустав, и почти рвались сухожилия, а я терпел и помнил, что обязан победить, потому что в этом мире моими единственными опорами и союзниками были терпение и воспоминания о худом мальчишке, севшем однажды на новенький велосипед, заработанный собственными руками...
Однако пора было будить сопровождающего. Ишь, разоспался малый!
Как его зовут? Василий, кажется?
Василий! Проснись! Вася! Васька!
Он мутно посмотрел на мое потное лицо, измазанную робу, посочувствовал:
Н-да... Долго еще маяться?
До полной победы мировой революции, ответил, выкарабкиваясь на отшлифованные добела плиты. Наших не видел?
Один уже закончил, второй вон, в трубу подался. Не устал? Будем заканчивать? Спать охота.
Все-таки я молодец: нормально провел первый самостоятельный досмотр.
Раз в неделю, если не было ничего срочного, Никитин проводил занятия по таможенному кодексу, по юридическим вопросам, связанным с контрабандой, разбирал наиболее характерные дела. Это помогало и нам, начинающим, и «старикам» быстрее ориентироваться в часто возникающих сложных ситуациях. «Знания за плечами не носить», любил поговаривать Никитин, требуя не только досконально знать статьи кодекса, но и уметь толковать их. Случалось, что двум-трем словам какого-нибудь положения он посвящал целое занятие, и, если бы не знаменитая результативность в обнаружении контрабанды, его можно было бы принять за нудного крючкотвора.