Решительным шагом направился к пианино, открыл сначала верхнюю, потом нижнюю крышку. Ноль!
Сначала по загашникам, прокомментировал Кобец. Школа Никитина не проливай напрасно пот!
Я стал на колени, заглянул под стол. Могли черти прикрепить лейкопластырем.
Не ленивый, продолжал Кобец. Можно посылать в трюм или в машину.
Разозленный неудачами и подковырками, выбрался из-под стола, и тут мой взгляд упал на старый, огромный радиоприемник. Развернул приемник, снял заднюю стенку и с разочарованием убедился и там нет фуражки.
Знает особо ухищренные места сокрытия.
Мысленно послав веселого Кобца подальше, подстегиваемый общим смехом, решил искать по квадратам. Заглянул и в книжный шкаф, и за портьеры, и за портреты. Ноль!
Вновь отошел к двери и стал уж подумывать: придется, вероятно, устроить Кобцу личный досмотр. Тут меня осенило. Нажал ногой педаль стоявшего рядом мусорного ящика, крышка поднялась, и я извлек газетный сверток. Содрал бумагу, торжествующе показал Кобцу кулак.
Фуражка найдена за две минуты сорок восемь секунд! голосом рефери объявил Кобец. Чистая победа!
Он схватил мою руку, как ни в чем не бывало, поднял ее.
Кто зааплодировал, кто рявкнул «ура». Я почувствовал, как мои губы сами собой расползаются в довольную ухмылку.
Что за шум, а драки нет? спросил вошедший Тарасов.
Доводим Хорунжего до кондиции готовим к досмотру.
Ну и как?
Можно посылать на самостоятельный сказал Кобец, и я почувствовал к нему благодарность.
Понятно. Так... Все вниз! Автобус у подъезда. Заходи Лас-Пальмас, Бейрут. Вперед, гвардейцы первой оперативной!
Я сдвинул фуражку набекрень, подхватил чемоданчик и вместе со всеми вышел в ночь. Как у нас говорят «в ночное».
Автобус живо домчал до причала, у которого ждал катер. Стальной настил на носу бодро зазвенел под нашими каблуками. Слегка покачивало. Кранец автомобильная покрышка шуршал, касаясь дерева. Взревел дизель. Начиналась работа.
Вырвались из тесной акватории порта, описали у подмигивающего маяка полукруг и пошли против упругой волны, держа курс на россыпь далеких огоньков.
Все укрылись от ночной сырости в салоне, где горели две дежурные лампочки, притихли, пользуясь длинным переходом (около получаса), расслабились, задремали. Серопян, устроившись у тусклого светильника, с наслаждением читал греческую книжонку.
Я знал, что если расслаблюсь, то на судно попаду совершенно разморенным, поэтому остался на палубе. Облокотившись на фальшборт, уставился на кипевшую пену это зрелище, как и огонь, всегда привлекало меня.
Юра! хлопнул по плечу Никитин, Загрустил?
Чего Кобец ко мне пристает? И ведь не в первый раз. Я не посмотрю, что он кандидат по боксу... Помнишь, я дежурил у телефона, а он позвонил из соседней комнаты вроде от «Инфлота». Ну, что сухогруз «Али-Баба» должен прийти из Турции с грузом прессованного сена. И порты заходов указал Улан-Батор, Великая Китайская стена...
Да он не тебя одного пытается разыграть, засмеялся Никитин. Ты хоть не попадешься, а другие вон клюют. Брось хмуриться! Мы идем встречать людей, которые столько месяцев дома не были. Приходят, а тут ты с перекошенной мордуленцией по трапу, как пират на абордаж... Думаешь, приятно?
Я сделал «приветливое» лицо. Никитин рассмеялся.
Володя, пользуясь его благодушным настроением, заискивающе попросил, пусти на самостоятельный, а?
Не заблудишься? Ты же устройство судна еще не очень...
Да знаю! Смогу!
Вообще-то я не против.
Катер удалялся от берега, все сильнее зарывался в растущую волну. Впереди, отделившись от созвездия огоньков, вырастал освещенный бок судна. Описав дугу, подошли к спущенному парадному трапу, у которого стояла одинокая фигурка вахтенного.
Судно
подработало винтом и закрыло нас от волн. И все же нос катера тяжело поднимался и ухал вниз, оставляя между собой и нижней площадкой расстояние в добрых полтора метра.
Мы сгрудились на носу и следили за тем, как вахтенный с помощью ручной лебедки регулирует высоту трапа.
Руки, руки от борта, приговаривал Никитин. Прижмет «мама» не успеешь сказать.
Метеорологи брехливые заметил протиснувшийся вперед Кобец. Обещали три балла, а тут все пять.
Товарищи! взывал к нам появившийся у борта штурман. Поднимайтесь! Рискните! Волнение усилится, тогда нам до утра берега не видать.
Одна рискнула, сказал Кобец, изготавливаясь к прыжку.
Он натянул фуражку потуже, подмигнул мне.
Вперед, за контрабандой!
И кошкой прыгнул на площадку.
За ним остальные члены комиссии поочередно прыгали и попадали в объятия страховавшего матроса.
Пришла и моя очередь оказаться один на один с трапом, который то взмывал к небесам, то обрывался к пляшущим далеко внизу волнам. Как Кобец, натянул потуже фуражку, уловил мгновение и ступил на площадку, когда она проносилась у моих ног скоростным лифтом. Вздумалось щегольнуть бесшабашностью, и я отстранил руку страхующего матроса.
Никитин, прыгнувший следом, заметил вполголоса:
Был уже один герой... Свалился зимой за борт, еле выловили.
Я понял, что свалял дурака. Одно дело рисковать ради чего-то серьезного, другое по дурости.