Вообще детство у Лавинии до смерти брата и сестры было счастливее некуда.
Как бы ни страдал отец из-за разрыва с семьей, как бы ни было одиноко матери в чужой стране, они не позволяли детям видеть, что им трудно. Лавиния только знала, что они счастливы, что любят друг друга и ее с Винченсо и Аннунциатой тоже. Мама трогательно заботилась о них с отцом и всегда была в хорошем настроении, лишь иногда впадая в задумчивость впрочем, не мрачную; приучая детей трудиться, она, тем не менее, была всегда мягкой и ласковой. Отец, кажется, при ней чувствовал себя ребенком, и это ему нравилось. Легкий и приветливый, он умел удивительным образом располагать к себе. У него и сейчас сохранялась полудетская улыбка, и большие серые глаза искренне удивлялись самому простому в жизни. Помнится, он любил, обняв детей, рассматривать с ними пойманную стрекозу или тончайшую паутину, растянувшуюся между веток. Ему хотелось, чтобы они оценила, какие образцы совершенства явлены
в природе. Лавиния ценила, и еще больше потому, что знала, Кому они обязаны этим.
Хотя обычно южан представляют гедонистами, отрицающими даже мораль, это вовсе не так: на юге множество людей, глубоко набожных и спокойно относящихся к удовольствиям такие лишь радуются жизни, видя окружающую красоту и торжество природы и благодаря Бога за них. Собор Розфильда по воскресениям всегда был полон. Мама неизменно ходила туда и каждый раз брала детей с собой. Особенно хорошо было летом, когда собор украшали молодыми ветвями и букетами цветов: тогда радость переполняла душу, и действительно полюбить всех, как заповедовал Господь, казалось так просто... Красота природная заставляла ярче сиять красоту рукотворную; статуи и витражи словно оживали, и Лавиния дрожала от благоговения: ей казалось, ангелы и святые в самом деле все спустились в храм. Она инстинктивно сжимала мамину руку, а та, ласково положив ей ладонь на плечо, продолжала молиться, не открывая взгляда от распятия. Брат и сестра, сложив руки и опустив глаза, походили на маленьких ангелов.
Когда Винченсо и Аннунциата умерли от кори, конечно, Лавиния плакала, испуганная тем, что они больше не шевелились и не говорили, и громким рыданиями родителей. Но дети быстро оправляются от любой потери. Она понемногу привыкла думать, что брат и сестра ушли туда, где море всегда ласковое, цветут нежнейшие розы, а на грушах и яблонях одновременно цветы и плоды. Так мама описывала ей рай, приучая молиться за умерших. Вскоре Лавинию взяли помогать в лавку модистки: она разносила по городу самые дешевые и простые заказы. Ей нравилось бегать с красивыми коробками по нарядному Розфильду, а в домах, куда она доставляла заказы, ей иногда давали на чай.
Все изменилось в сентябре, когда ей было девять. Она и теперь, в двадцать один, хорошо помнила, как после полудня сидела с матерью в саду и, кажется, чистила паданцы для пирога, когда скрипнула калитка и зашуршала листва на дорожке. Они с матерью не удивились тогда: к хозяйке часто приходили гости. Но не такие убедились они, когда незнакомец появился перед ними.
Что от них могло понадобиться холеному джентльмену в костюме с иголочки и дорогом легком пальто, с изящной тростью и часами на золотой цепочке? И почему Лавиния легко замечала сходство людей почему этот джентльмен был так похож на ее отца: такой же невысокий для мужчины, сухощавый, белокурый, с внимательными серыми глазами? Только отец за годы жизни в Розфильде изрядно загорел, а у нежданного гостя кожа была белая, как у какой-нибудь аристократки, всю жизнь прячущей лицо за полями шляпок, вуалями и кружевными зонтиками.
Между тем джентльмен учтиво поклонился им обеим.
Могу я видеть Арнольда Уинфилда?
Кто вы? отрывисто спросила мать, тревожно всматриваясь в облик гостя.
Не удивлен, что вы меня не помните, мэм: вас не было дома, когда я заходил к Арнольду перед вашим отъездом из Корлинга, голос у него был ровный и уверенный. Позвольте представиться: Джонатан Уинфилд, его брат. Я приехал сообщить, что наш отец скончался, и Арнольд вправе принять причитающуюся ему часть наследства.
Странник
....Ее разбудило дуновение свежего морского ветерка из окна, остававшегося полуоткрытым. Сев на постели, Лавиния некоторое время с немым восторгом наблюдала восход: белый, нестерпимо горящий шар медленно поднимался из-за горизонта в светлое небо. "Наверное, еще очень рано". Но спать больше не хотелось, и девушка, быстро и бесшумно приведя себя в порядок, надела утреннее платье и через окружавшую отель веранду, увитую виноградом она успела, побывав здесь несколько раз, изучить устройство здания вышла в роскошный тропический сад.
Утренняя свежесть здесь пахла одновременно морской солью, апельсинами и розами. Лепестки роз в самом деле усеивали небольшую лужайку у выхода, а сами цветы, алые и белые, покачивались от легкого ветерка над головой: декоративная решетка вся была увита зелеными стеблями и усеяна цветами. Лавиния, засмеявшись, опустилась на колени: ей вдруг захотелось зачерпнуть лепестки в горсть. Несмотря на то, что вовсю щебетали птицы, ощущалась удивительная тишина такая, что хотелось лишь благоговейно вдохнуть и более не нарушать даже звуком своего дыхания эту гармонию молчания