Гермиона вновь ощутила странное смешение неконтролируемого первобытного страха и осознанной ярости, возникших в ответ на слова Люциуса. Она не вещь, и ничто не заставит её смириться с подобным унизительным утверждением! Но в одном Малфой был прав: она действительно перестала существовать для всего мира. Друзья наверняка похоронили её, а родители не помнили о том, что у них вообще когда-либо была дочь. И это значит, что рассчитывать она может только на себя. А что она могла противопоставить Люциусу, кроме беспомощной злости на всё, что он говорит и делает? Ничего. Ровным счетом ничего.
Гермиона посмотрела на Малфоя, перехватила его заинтересованный взгляд. Он снова разглядывал её, словно препарированную зверушку, с брезгливым любопытством. Хотелось выцарапать его глаза, чтобы он не смел больше так пялиться на неё!
Я мог бы поступить с вами так же, как в былые времена поступали с подобными «учебными пособиями», задумчиво произнес он, медленно потирая гладко выбритый подбородок. От женщины под Империусом можно многого добиться, хм... А после они подвергались Обливиэйту и чаще всего возвращались к своей никчемной жизни. Но вот беда, он картинно развел руки в стороны, у вас больше нет жизни, к которой вы можете вернуться. К тому же секс с партнером под Империусом сомнительное удовольствие, поверьте мне.
Гермиона передёрнула плечами: он ведь не собирается рассказывать ей подробности своих похождений?
Малфой явно уловил это движение, потому что плотоядная улыбка на его лице стала шире.
Не беспокойтесь вам это не светит. Вы получите уникальную возможность прочувствовать всё. Драко неопытен, но это компенсируется
юношеской страстью.
Зачем вы поступаете так с собственным сыном? Гермиона надеялась, что её голос прозвучал не слишком жалобно. Я могу понять, почему вы унижаете меня, но его Вчера он явно не был рад происходящему
По сути, он ещё ребенок, им повелевают эмоции. И ему предстоит научиться абстрагироваться от них. Люциус произнес это таким доверительным тоном со стороны их можно было принять за старых приятелей, делившихся историями из жизни. То, что я заставляю его делать с вами, позволит ему набраться не только сексуального опыта, но и понять, что жалость самое худшее из человеческих чувств. Его стоит с юных лет вытравливать из себя. И единственный способ, в большинстве случаев, это захлебнуться собственной жалостью. Уйти в неё с головой. Почувствовать, как она заливается в нос, уши, наполняет лёгкие и желудок, вытесняет кровь. И в какой-то момент наступит перелом. Жалость уйдёт. Покинет разум.
Хотите превратить его в свою никчёмную копию? тихо спросила Гермиона, чувствуя на языке омерзительную горечь.
Рассчитываю на это, кивнул Люциус, пропуская слабый подкол мимо ушей. А вы мне поможете. Я даю вам возможность сделать что-то значимое, цените, мисс Грейнджер.
И вот тут Гермиона рассмеялась. Громко, заливисто, страшно. Совершенно внезапно скорчилась в истерическом припадке, сползла по стене и зарылась руками в волосы. Смех превратился в визг, который перерос в истеричные всхлипы. Гермиона не видела, как лицо Малфоя вновь исказило отвращение. Она не заметила, как он вышел и оставил её одну. Однако сквозь слезы она увидела синее свечение, охватившее нашивку, которая валялась рядом. Не переставая рыдать, она потянулась к порт-ключу и почувствовала, как её утягивает в пустоту.
Глава 9
За время её отсутствия на распотрошенной постели появился аккуратный сверток. Вопреки собственным словам, Малфой прислал Гермионе новую сорочку. Она подавила желание разорвать ненавистный кусок ткани с легкомысленным орнаментом. В конце концов, провести остаток жизни обёрнутой в простынь не шибко удобно. Она убедилась в этом в туалете, пока пыталась задрать импровизированный подол.
Бросив нашивку на тумбочку, Гермиона опустилась на кровать и обняла себя за плечи. Разговор с Люциусом окончательно выбил почву у неё из-под ног. Вдобавок её мутило от недосыпа и скудного питания. В таком состоянии хотелось забраться под одеяло и забыться сном. Но разве могла она позволить себе такую роскошь? Ей нужно было подумать, крепко подумать.
Её главной задачей сейчас было не сломаться. А для этого, как ни прискорбно это признавать, Гермионе нужно было пойти на уступки. Например, начать есть. Она притянула к себе миску с кашей и осторожно понюхала. Еда почти не пахла это внушало надежду, что на вкус она не так отвратительна, как на вид. На деле каша оказалась пресной и почти безвкусной. Гермиона ела, уставившись в окно невидящим взглядом, моргая раз в полминуты.
«Это для поддержания сил, это необходимо», мысленно твердила она себе, отправляя в рот очередную ложку.
Закончив завтрак, Гермиона подошла к окну и начала изучать раму. Проёмы, на которые, как правило, накладывались чары невидимого огня, лишь на первый взгляд были прозрачны. Приглядевшись, она обнаружила легкую рябь в нижнем правом углу. От этого не стало легче: эффект от подобного заклинания при правильном его наложении мог сохраняться месяцами. А сомнений в том, что Люциус Малфой всё сделал правильно, не возникало. Значит, о побеге через окно можно было забыть.