Вы там как? прокричал он сверху.
Развлекаемся, разве не видно? с колотящимся от напряжения сердцем отозвался я, и сжал сильнее на спине Кати быстро зябнущие пальцы.
Ну я так и понял, снова крикнул детина. Держитесь там. Буду поднимать.
Тащил он нас долго, планомерно и методично. Никто из нас с этой задачей лучше не справился бы. Но даже у Михи ушло столько времени, что, когда мы перевалились через край корзины и растянулись на полу, я не чувствовал замерзших пальцев.
Спасибо, поблагодарил я Миху, откидываясь на тюк.
Лицо детины суровое, лоб морщинистый,
кожа обветрилась и пошла чешуйками. Он вытер его локтем и сел на корточки рядом с Катей, которая упала на бок, поджав колени к груди.
Ты как, Катерина? спросил он и неумело потрогал ее за плечо.
Стуча зубами, Катя ответила:
Н-н-нормаль-ль-ль-но
Фух, с видимым облегчением выдохнул Миха и зацепился пальцами за крепления горелки. У меня душа в пятки упала, когда ты улетела. А потом этот псих Миха перевел на меня круглые глаза и продолжил впечатленно: Ты чем думал, когда прыгал?
Я не думал, честно признался я.
Оно и видно. Повезло, что веревка с резиной оказалась. Если б не она, выспался бы твой позвоночник в трусы. Вдвоем бы в лепешку расшиблись бы.
Опершись на ладони, я сел удобнее и проговорил:
Некогда было решать, Миха.
Он вздохнул.
Понимаю. На кой-тут резинка вообще?
Наверное прыгают с ней, предположил я.
Выпучив глаза, детина изумился.
С высоты?
Угу.
Ну и развлечения у вас, оазисных. Дурь какая. Это ж надо додуматься: сигать с высоты. Зачем?
Я двинул плечами.
Для удовольствия.
Сомнительные у вас удовольствия, как я посмотрю, констатировал он. Ладно. Выдохнули. Живы все, и хорошо.
Я стал растирать промерзшие пальцы и попросил:
Ты б не ронял так больше аэростат, а?
Миха всплеснул руками.
Да это не я, говорю же! Это яма воздушная. Ветер попутный сильный. Не видишь сам, с какой скоростью несемся? Мы поднялись туда, где он дует, как чертодуй. Я стравил газ, но высота все еще приличная.
Так спускай нас, сказал я.
А куда спускать-то? удивился Миха. Там же пустыня сплошная.
Почесав макушку, я согласился.
Тоже верно.
Может долетим до какого града, а там приземлимся? предложил детина.
Катя все еще лежит, свернутая калачиком и дрожит. Перепугалась она так, что до конца жизни хватит. Я перекатился на колени и помог ей устроиться среди тюков, они хоть и из грубой материи, но пышные и неплохо удерживают тепло. Затем накрыл ее тряпьем, и сказал Михе:
Опасно. Если в Рязна граде нас разыскивали, значит и в других градах могут. Если приземлимся рядом, заметят.
Тогда как быть? Газа хватит до полуночи. Максимум до утра, если горелку гонять не будем и с высотой не играть.
Я предложил:
Спустимся пока ниже, чтобы не околеть от холода, а приземлимся где-нибудь у дороги. Поодаль, чтоб не столкнуться с автоматоном. Хотя может в такой дали от Красно града они и не ездят.
А потом? спросил детина.
По ситуации, честно ответил я. В нашем походе конкретики нет.
Какое-то время мы летели молча, Миха возился с горелкой и баллонами, при мне один заменил, использованный при этом не выбросил, а аккуратно положил в угол.
Для балласта, пояснил он, когда поймал мой вопросительный взгляд.
С аэростатом Миха обращался умело, будто всю жизнь только и делал, что управлял такими. Что-то крутил, двигал рычаги, которых на механизме больше десятка. Ничего общего с аэростатами, о которых я читал на этаже обучения. До коллапса воздухоплавание было развлечением, мало кто всерьез пользовался им по делу. А после стал транспортом. Поэтому к ним стали применять артефакты разного класса и добавили рычагов, для управления. О том, что некоторые удовольствия ради прыгают с них на резинках слышал, но не думал, что по неволе стану одним из них.
Катя дрожала, пришлось обнять ее и греть своим теплом. Трястись она перестала только спустя час и даже задремала. Я продолжал наблюдать за Михой и его умелым управлением.
Как ты разобрался с рычагами? спросил я, когда яростное, но бестолковое на такой высоте солнце стало палить чуть меньше и поползло на другую сторону неба.
Погруженный во что-то свое, Миха вздрогнул и обернулся.
Тфу ты, напугал, признался он.
Я заметил:
Не пугливого ты не тянешь.
Это да, согласился детина. Задумался.
О чем?
Миха пожал плечами.
Да верблюд его знает. Я когда с техникой вожусь, такое состояние накатывает Умиротворения что ли. Только ты и детали. С ними всегда есть решение. Если не работает, значит не так собрал, нужно просто пересобрать. А если работает, вообще замечательно.
У тебя всегда так было?
Детина кивнул.
Сколько себя помню, ответил он. Я ж рассказывал. Чего ты мне вопросы эти задаешь?
Да так. Пытаюсь обкатать одну мысль, признался я.
Поделишься?
Пока сырая. Как додумаю, озвучу, проговорил я.
Мысль дикая. Слишком невероятная, потому как для того, чтобы она оказалась правдой, должно было сопоставиться много переменных. Но даже если мысль рабочая, она многого
не объясняет. В том числе преследования Лютецким и его служебниками.
Ладно, Пинкертон, хмыкнул Миха. Созревай быстрее.
Он вернулся к управлению аэростатом, что выходит у него с дивной ловкостью. Даже я, будучи разрабом, а это не мало, не сориентировался в многообразии рычагов. А этот вон, щелкает ими, как сухарями, и лыбится с довольной рожей. Катя дрожать перестала, теперь лежит крошечным комочком, который хочется оберегать от тягот всего мира. Но ничего, оправится. Она крепче, чем кажется.