Миха тоже оглянулся и спросил:
Аделаида, говоришь, сама вешалась?
Ну, согласился я.
Шпилька что ли? уточнил он и поскреб ногтями щеку, где пробилась небольшая щетина.
Цокнув языком, я пожал плечами и ответил:
Да непонятно.
На что Миха демонстративно прыснул и, расправив плечи, будто собрался на парад в честь основания Оазис-Техно, хрустнул шеей.
Ну ты даешь. Щас выясним, хмыкнул он и, обойдя меня, скрылся в проходе.
Оставшись на месте, я прислушался и принюхался. В воздухе все еще витает едва уловимый мятный запах Кати, со спины подтягивается стойкое амбре Михи. Какое-то время только колеса стучали по рельсам, и негромко разговаривали пассажиры. Но спустя несколько минут
из купе проводника раздался шлепок, донеслось возмущенное женское:
Да пошел ты!
После чего из дверей купе вывалился Миха, держась за щеку. Хаватаясь за стену одной рукой и качаясь в такт поезду, он подошел.
Не, сообщил Миха убежденно, не шпилька.
Потом отнял ладонь от щеки, на ней проступила красная пятерня. Поправив челюсть пальцами, Миха проговорил:
Удар у этой Аделаиды, что надо.
Обиделась?
Он покривился.
Не знаю. Но челюсть болит.
Она помощь предлагала, заметил я. У нее в Рязна граде какие-то подвязки.
Ты ей доверяешь?
Пожав плечами, я ответил:
На меня она вешалась, а тебе съездила по морде. Значит, какие-то принципы у нее есть. Все равно нам нужно будет где-то остановиться в граде. Она может с этим помочь.
В вагон мы вернулись вдвоем и заняли места. Рука стала болеть значительно меньше, похоже, вонючая мазь проводника действительно эффективная. Катя пришла чуть позже, молчаливая, тихая и с красным носом. На меня старалась не смотреть, да и я не особо к ней лез.
Когда солнце покатилось к закату, я переложил рюкзак под голову, не снимая одну лямку. Катя пыталась дремать, откинув голову на спинку сидения. Но та прямая, на такой особо не подремлешь.
Обопрись на меня, предложил я спокойно.
Аделаида против не будет? поинтересовалась Катя мирно, но выражение лица при этом сделалось оскорбленно-возвышенным.
Я удивился.
С чего бы?
Судя по всему, в купе я помешала вашему тесному общению, пояснила она.
Разве что немного, не стал спорить я. Но это ничего не значит. Во всяком случае, не запрещает тебе лечь удобнее. Повторяю, можешь опереться на меня. Не хочешь можешь на Миху. Он больше.
Детина в это время глазел на закат, который в пустыне превращает мир в расплавленное золото, которое льется с неба и растекается по оранжевым барханам. При упоминании его имени, он обернулся и приподнял брови.
Я не толстый, если что. Я коренастый.
Да-да, вот на него и обопрись. На коренастого, усмехнулся я, выразительно косясь на слегка выпирающий над штанами Михи живот.
Миха мой взгляд заметит и сообщил важно:
Я на массе.
Жировой? хмыкнул я в шутку, поскольку и сам знаю, как наращивают мышцы. Опекун всю жизнь занимался спортом и подробно рассказывал, как питаться, какие упражнения делать. От него я усвоил, что здоровому мужчине физические упражнения нужны так же регулярно, как еда, сон и половая жизнь.
Ничего ты не соображаешь, покровительственно ответил Миха. Сила она набирается вместе с едой. Ты может и верткий, но, если я сяду сверху, хрен поднимешься.
Я кивнул.
Главное слово «если».
В тот раз тебе просто повезло, отмахнулся Миха.
Еще бы, согласился я и снова оглянулся на Катю, которая ерзает и так и сяк, но никак не может удобно устроиться.
В итоге я просто цапнул ее за локоть и притянул к себе, аккуратно уложив себе на бок. В первый момент она что-то возмущенно вякнула, но быстро затихла. Когда я заглянул в лицо Кати, она уже мирно посапывала.
А разговоров было, констатировал я.
Звучно почесав плечо, Миха проговорил впечатленно:
Ишь, за две секунды уснула.
Вымоталась, заключил я. Храбриться можно сколько хочешь, но женщине нужен отдых и безопасность, как ни крути.
Миха цокнул и покивал коротко и часто.
Умеешь ты, я смотрю, с девушками ладить. Одна на него сама полезла, вторая злилась, а потом, вон, под боком уснула.
Опекун научил, просто ответил я.
Хороший, видать, мужик.
Был.
Жаль.
Стянув с себя куртку, я накрыл Катю. Вечерняя вентиляция в вагоне охлаждает сильнее. Может простыть, если не согреть.
Под мерный стук колес и покачивание я тоже уснул чутким, но спокойным сном. Перед глазами снова мелькали служебники, Катя, Аделаида, сражался с ящером и летал на нем верхом. Казалось, что вроде и не проваливался в глубокий сон, но проснулся от затяжного толчка и шипения локомотива.
Когда открыл глаза, за окном утро только занялось бледной полоской света на горизонте, а поезд остановился у городской стены, вдвое меньше той, что огораживает Красный град. Катя под боком все еще сипит, зато Миха поднялся и прилип носом к окну.
Видал? очарованно спросил он и ткнул пальцем в стекло. Приехали.
Я осторожно пошевелил Катерину за плечо, та посопела и попыталась перевернуться, во сне шаря пальцами в поисках одеяла.
Дед Никифор, еще рано пробормотала она сонно.
Сдержав смешок, я снова аккуратно, но настойчиво ее пошевелил. На этот раз Катя разлепила веки и села с растерянным лицом. На левой щеке отпечаталась