Тоже верно, улыбнулся я, разглядывая, как Катя на корточках что-то бормочет и рассматривает на ступеньках.
Миха продолжил:
А было как-то вот что. Приехали в «Медный ковчег» странствующие певцы. Пели хорошо, ничего не скажешь. Катерина к ним пристала, чтоб дуэтом петь. Они и не против были. Только ночью чуть не увезли насильно. Продать кочевникам хотели. Я тогда троим хрусло-то
поразукрасил, хе-хе.
Ты хороший друг, согласился я.
На что Миха развернулся и сурово надвинул брови со словами:
То-то и оно. Вижу, как ты на Катерину смотришь. И вот я тебе что скажу: вздумаешь ее обидеть, не посмотрю, что ловкий. Извернусь и пришибу. Понял?
Он выжидательно на меня уставился. То, что Миха мой интерес к брюнетке заметил, я понял сразу, хотя ни в чем, кроме спасения от кочевников, его не проявлял. Да и поступил бы так любой нормальный мужчина. Но Катя и правда, как глоток прохладной воды в этой пустыне, такую хочется оберегать, пылинки сдувать, чтобы пальчик не прищемила и не запнулась ненароком. Слишком открытая и чистая для тягот дороги и разных передряг. Хотя чистота не помешала ей упереть артефакт у служебников, что значит, не такой уж она и козий пушок.
Ответив на взгляд Михи, я проговорил:
Я не собирался ее обижать.
Знаю я вас, оазисных, фыркнул он. Был один уже. Лет пять назад. Все заезжал, в уши ей желтую воду лил, обещал забрать в Красный град, в поднебесный человейник жить. А потом перестал приезжать. Заезжие оазисные сказали, что женился. Катя неделю рыдала. Голос чуть не потеряла. Месяц петь не могла.
Швора, тот оазисный, согласился я, и самому стало горько, когда представил заплаканную Катю с опухшими глазами и красным носом.
Миха кивнул.
Швора и есть, подтвердил он. В общем я тебя предупредил. Она мне как сестра младшая. Обидишь прибью.
На том порешили. Проводник с окулярами, которые надвинул на глаза, тем временем помогал пассажирам грузить вещи в багажный вагон. Двое справились быстро, а женщина возилась с чемоданами, пытаясь их затащить внутрь, но те падали, башня разваливалась, а женщина всплескивала руками и причитала. Проводник пытался ей помочь, но он тоже не молод для такой работы.
Надо помочь, проговорил я, глядя на их старания, и крикнул Кате: Катенька, ты бы шла в вагон!
Повернув счастливое личико, она помахала рукой и отозвалась:
Тут ящерица! Я еще побуду!
Только не сходи с перрона! наказал я.
Она покивала, и мы с Михой трусцой подбежали к женщине и проводнику. В близи женщина оказалась бодренькой старушкой с живыми глазами и откуда-то идеальными зубами.
Миха подскочил к ней первым и залихватски гоготнул:
Давайте-ка лучше мы.
От неожиданности женщина охнула и отшагнула, ухватившись за сердце, но потом с облегчением выдохнула.
Ой, ну слава богу, проговорила она. Намаялась я с этими чемоданами. Хотела все бросить, так дочка наказала брать все, что увезу. Переезжаю я к ней в Рязна град.
Бережливая у вас дочка, похвалил я, хватая ближайший чемодан, который по весу оказался не меньше пуда, и закинул его в вагон, куда уже залез Миха, где и принимает.
Женщина отмахнулась.
Да не бережливая, а скупердяйка. Говорю. На кой-тебе старая швейная машинка? Ты ж шить-то не умеешь. А она «научусь и буду рубы зарабатывать сама, а не на шее у мужа сидеть».
Так она еще и помогать хочет, отозвался я, кидая второй чемодан Михе. Похвально же.
Ловя чемодан, Миха согласился:
Ну да. Все бы так. А то «то не хочу, это не буду, а ты мне давай все и сразу». Как, говорите звать, вашу дочку?
Цокнув языком, женщина покачала головой, хотя гордую улыбку за то, что вырастила такую, оказывается, замечательную дочь, скрыть не смогла.
Так за мужем она, говорю ж, сообщила она и приложила ладонь к щеке.
Приняв очередной чемодан, Миха с нарочной досадой вздохнул.
Эх, вот опять не успел.
Ничего-ничего, поторопилась успокоить его женщина, такие хорошие парни всегда нарасхват. Выручили вы меня, вот честное слово.
Да бросьте, мать, улыбнулся Миха. Как же не помочь.
Женщина чему-то закивала.
Станция-то здесь нелюдимая, мало кто выходит на перрон. Оно и понятно. Тварей к вечеру вылезает, лишний раз нос из дому не высунешь. А девушка ваша, во-он, там, зачем с перрона спустилась? Вы ей скажите, что не надо. Опасно это.
Мы с Михой разом обернулись. Катя, увлеченная ящерицей, спустилась по ступенькам на песок и продолжает рассматривать. В груди у меня шевельнулось недоброе, сердце заработало быстрее. Швырнув последний чемодан, я побежал к ней, крича на бегу:
Катя! Поднимись быстро!
Оглянувшись, она прищурилась от солнца и снова помахала с улыбкой, видимо, не расслышав. Я снова проорал, уже громче:
На перрон, говорю!
Отмахнувшись, она снова присела к ящерице, а я ускорился. И очень вовремя, потому что нос неожиданно уловил незнакомы запах, и он мне не понравился. Резкий, кисловатый, сухой. Пока он слабоват, но по мере приближения к Кате, становится сильнее.
Проигнорировав
ступеньки, я сиганул с перрона прямо на песок и приземлился рядом с Катей. Девушка вздрогнула, а зеленая ящерка, которую она с таким рвением изучала, шмыгнула куда-то в песок.
Развернувшись ко мне с надвинутыми бровями, Катя уперла кулаки в бока и проговорила недовольно: