Почесав лоб, я накрыл артефакт с пчелами нижним бельем и, застегнув рюкзак, откинулся на спинку. Катя открыла глаза и посмотрела внимательно и с пониманием.
О чем думаешь? спросила она.
Как выкручиваться, честно ответил я.
Она вздохнула.
Надо делать, как сказал дед Никифор
Говорить, Катенька, не мешки ворочать, заметил я. Сказать он сказал. Но без конкретики, маршрутов и направлений его слова не больше, чем детская байка.
Что же делать-то тогда? охнула Катя с досадой и сцепила пальцы на коленях так сильно, что тонкие косточки побелели.
Есть у меня кое-какие варианты.
Поделишься? спросила она и подняла на меня ясные, изумрудного цвета глаза.
Я кивнул.
Позже.
По зажатым плечам, вытянутой спине и губам, которые Катерина время от времени кусает не сложно догадаться она хочет ехать на север, причем со мной. Но ответственности за пчел и так предостаточно, если тащить за собой еще и девушку нагрузки добавится, а профита нет. Миха в этом вопросе куда эффективнее. Но Катю я одну бросить тоже не могу, так что придется оставить и его, что бы защищал.
Солнце тем временем стало клониться к горизонту, разливая расплавленное золото на барханы, которые
выступают из тела пустыни, как спины громадных рыб. О рыбах много статей на этаже обучения, их я читал, когда опекун подключал смартфон к общей базе. Эти рыбы вообще-то не рыбы, а млекопитающие, размером больше человека в восемнадцать раз. Они почти не пострадали от исчезновения пчел, только ушли дальше от берегов, чтобы меньше сталкиваться с судами Лютецкого. Он ведет отлов рыбы, для прокорма Красного града и продажи, но, учитывая скорость отлова, процесс этот в перспективе закончится.
Замедляемся, заметила Катя, глядя как солнце опустило край за бархан.
Я прислушался, но только через пару минут ощутил, как покачивания вагонов стали плавнее, а стук колес размеренней.
В тебя измеритель встроен? хмыкнул я впечатлившись.
На это она загадочно улыбнулась и, поморгав пушистыми ресницами, снова отвернулась к окну. Поезд некоторое время замедлялся, а когда пополз совсем неспешно, из мегафона над дверью прозвучал голос проводника.
Внимание, пассажиры, мы прибываем к песочной станции сорок пять. Стоянка сорок минут, просьба от вагонов далеко не отходить и соблюдать технику безопасности. Ждать никого не будем.
Через десять минут послышался скрип колес о рельсы, шипение пара и клапанов, за окнами опустились облачка малинового пара, и поезд плавно остановился. Слева прямо из бархана торчит на бетонных сваях гранитная плита, сверху лист металла вместо крыши. Три человека ждут на станции, оглядываясь и переступая с ноги на ногу. Двое с небольшими сумками, а третий пассажир немолодая женщина с башней чемоданов.
Катя, уткнувшись носом в стекло, проговорила с изумлением:
А где же лавочки? Поезд так редко ходит. Им что, на ногах ждать?
Я предположил:
Возможно, сорок пятая станция не то место, где люди хотят сидеть на лавочках.
Да не в этом дело, возмутилась она. Но можно же хотя бы немного позаботиться о людях.
Она поднялась.
Ты куда? спросил я.
Пойду спрошу, почему на станции нет лавочек, сообщила брюнетка деловито и перелезла через вытянутые ноги Михи, который все еще посапывает. Колени разомну.
То есть пока убегали, тебе разминки не хватило? поинтересовался я и тоже поднялся, закидывая рюкзак на спину.
Она покачала головой со словами:
Это другое. А ты чего встал?
Думаешь, я тебя отпущу одну?
Я взрослая девочка, отозвалась Катя, но по улыбке видно, забота ей приятна.
Перешагивая Миху, я зацепил его коленку носком, детина всхрапнул и проснулся. Увидев нас в проходе, выпучил глаза и резко сел.
Что такое? Приехали?
Еще сорок пятая станция, ответил я. Спи.
Смачно хрустнув шеей так, что и мне захотелось, Миха потянулся и встал, сообщив:
С вами выйду. Воздухом подышу.
Раскаленным? уточнил я со смешком.
Миха кивнул.
Ага. А то от этой вентиляции нос замерз.
На тебя не угодишь.
Угодишь, убежденно проговорил Миха. Я привык к солнцу и жаре. А тут дубак, у меня вон, пупырки.
Для пущего эффекта он поднял локоть и продемонстрировал трицепс в крупной гусиной коже.
Из вагона мы спрыгивали на перрон по очереди. Песок сухо хрустел под ботинками, пустынный ветер завывал протяжно и заунывно, но шипение локомотива бодро разбавляло эту мелодию барханов.
Выпятив грудь, Миха сладко вдохнул сухой воздух и проговорил, расплывшись в довольной улыбке:
Вот это я понимаю. Тепло, хорошо. А то от холода кости не шевелятся и мышцы дубеют.
Я размял шею и плечи, а Катя обернулась на детину и отозвалась:
Можно подумать, ты в морозилке ехал.
Чем не морозилка? удивился Миха. Я озяб, как голая девка на рассвете.
Будто много ты видел на рассвете голых девок, хмыкнула Катя и, потянувшись стройной фигуркой, зашагала к краю платформы.
Я предостерег:
Осторожней там.
Катя отмахнулась.
Что вы со мной, как с фарфоровой.
Подойдя к ступенькам, она присела и стал что-то разглядывать, а Миха, покачал головой и сказал, вытирая с губ налипший песок:
Вот нос свой везде сует. Потом спасай ее.
Вроде пока не совала, заметил я.
Это ты просто не знаешь, кивая, проговорил детина. С кочевниками-то ладно, они сами полезли. Но в дрезину-то Катерина нарочно залезла.