Рик вздохнул.
И что, мы все умрем?..
Парень фыркнул.
Нет, эльфиек натягивать будем.
Рик улыбнулся недоброй кривой улыбкой.
Просто камень с души снял!
Его собеседник слабо и невесело рассмеялся.
А ты не скучный. Я Бруно, а тебя как звать?
Рик, ответил Алрик, усаживаясь поудобней.
Чем отличился, Рик? Убил кого-нибудь?
Пытался, со вздохом проговорил тот, глядя на звезды.
Жену, мамашу, заносчивого мастера?
Стражника.
Бруно с интересом повернулся к собеседнику.
Да ну?.. В трактире, что ли?..
Да нет, на соборной площади, во время казни, ответил Рик таким тоном, будто рассказывал, где взял хлеб.
Бруно раскатисто рассмеялся, на этот раз по-настоящему.
Ну и шутки у тебя!
Да я вообще-то не шучу, Рик почесал щеку об веревку, которыми были связаны руки.
Бруно перестал смеяться.
Ты серьезно?.. Совсем умом поиздержался, что ли? Какой смысл нападать на стражника средь бела дня, в окружении других стражников? Если так неудержимо хотелось сдохнуть, можно было выбрать метод попроще и поприятнее. Завтра, когда тебя будут запекать или поджаривать, ты в этом убедишься.
Рик тем временем пытался растянуть веревку запястьями.
Что у вас здесь за мания убивать огнем? с тихой яростью в голосе проговорил он.
Бруно ответил не сразу.
Так ты... нездешний?.. как-то вкрадчиво поинтересовался он.
А разве по речи и сути вопроса не ясно? огрызнулся Рик.
Бруно многозначительно присвистнул.
Да вот я и размышляю... это насколько нужно быть нездешним, чтоб не знать, что все казни в Игнисе это ритуал для получения кристаллов огненной магии, которые используются для зачарования предметов руной огня по всему Империуму. Таких, как, к примеру...
Веревка на запястьях Рика вдруг зашипела, на мгновенье превращаясь в раскаленный докрасна железный прут. Было так больно, что он едва удержал крик меж стиснутых зубов.
... путы невольника, которые ты только что активировал. Так кто ты?..
Рик оскалил зубы в улыбке, и они заблестели в свете заглянувшей в яму луны.
Ну, сегодня меня называли Алриком Проклятым...
Бруно громко и заразительно расхохотался. Другие приговоренные, спавшие на дне ямы, недовольно заворочались, а один из них, коренастый бородач неопределенного возраста с большими, сильными руками даже поднял голову и осуждающе взглянул на смеющегося собрата по несчастью.
От страха, что ли, двинулся? проговорил он, переворачиваясь на другой бок. Лучше бы поспал перед смертью как следует, чем людям добрым мешать...
Добрые люди сейчас жаровне помолились, похлебки нажрались, и храпят на ухо своим бабам, а не в яме валяются! прикрикнул на
недовольного Бруно.
Недовольный приподнял голову.
Жевалку прикрой, говорливый? злобно просипел тот. А то ведь до завтра можешь и не дожить: мне терять нечего!
Ну давай, развлеки меня, осклабился Бруно. Подползай поближе, раз такой смелый!
Не советую, не поднимая головы, подал голос другой «спящий», похожий на обычную трактирную пьянь. Этот говорливый Малыш Бруно, он тебе в два счета зубами глотку вскроет и не подавится...
Парень еще шире улыбнулся.
Что же ты, шкура, мне все веселье портишь!..
Недовольный выругался себе под нос, с тяжелым вздохом улегся поудобнее, всем видом показывая, что никуда подползать он не станет.
Малыш Бруно? переспросил Рик, хмыкнув. Миленько.
Парень зыркнул на него исподлобья.
Тем, кому я вспарывал кошельки и животы, так не казалось.
Разбойничал?
Вольничал, поправил его Бруно. У нас это так называется.
А почему Малыш?..
Издержки раннего погружения в профессию, ответил тот. Я в вольницу пришел десяти лет от роду. Вот меня в шайке и прозвали «Малышом».
Зачем шайке было к себе ребенка брать? удивился Рик.
Не поверишь меня один из них так и спросил... мечтательно проговорил Бруно, устремив взгляд на луну: большую, желтую, как кругляк вкусного сыра. Он был здоровый, как медведь, и неповоротливый, как перекормленный боров. Я вогнал ему один нож по самую рукоять в пузо, а другой чуть наживил прямо над сердцем, и предложил повторить еще раз...
И главарь тебя принял после этого?
Нет, главарь сказал, что дает мне половину часа, чтобы я достал лечилку. Мол, достанешь возьму, нет своими руками зарежу.
И ты принес, как я понимаю.
Бруно хмыкнул.
Я сначала посидел рядом с боровом, злорадно наблюдая, как он истекает кровью, и как на меня косятся его собратья, мечтая вскрыть от гортани до члена, но не смеют ослушаться приказа. И только потом отдал атаману лечилку, которую до тех пор грел в кармане. Я же был мелким, без подстраховки в серьезные дела не лез...
А я здесь из-за своей бабы, подал вдруг голос недовольный. Он перевернулся на спину, поудобнее вытянул ноги. Тут, это, ушел торговать с утра... А тут ко мне мужик какой-то подходит, и это, спрашивает, почем товар. Ну, я это, я говорю, а он такой говорит: «Все беру!» И отвалил мне, не торгуясь... Я, дурень, обрадовался. Зашел, значит, бусы на радостях дуре купил. Стеклянные, красные. Думал, это, порадую. Ага, порадовал... К дому прихожу слышу, орет моя! Я топор схватил, двери нараспашку а она простоволосая, как шлюха, прям на полу на четвереньках. Ну, юбки на голове, а ей в зад, это самое... Брат мой тычет. Ну я сгоряча топором-то махнул и убил обоих... А сейчас глаза закрываю и все слышу, как она орет... Ну, не тогда, когда я ее рубанул, а когда брат ее того самого. Подо мной, стерва, никогда так не орала. Обидно как-то...