По этому поводу мне припоминается мой первый бал по окончании гимназии, когда я в первый раз одела открытое платье. Пока вначале, на концерте, я сидела в sortie de bal , все было хорошо, но когда пришлось ее снять и идти танцевать, мне сделалось до такой степени стыдно, что у меня показались слезы на глазах и я стала просить, чтобы меня скорее отвезли домой. С тех пор я никогда больше не одевала открытых платий .
Пругавин не понимал, верно, этого моего состояния, т. к., несмотря на мои отказы, он непременно просил меня продолжить, когда пришли еще двое (М. А. Антонов, человек, интересующийся сектантством и писавший что-то для народа, что даже ставилось в Народном доме, как говорил Александр Степанович . Второй кончающий студент и тоже изучающий сектантство). Ну, когда читаешь одному человеку, с которым пришел посоветоваться и от которого желаешь услышать мнение, это еще куда ни шло. Ведь идут же слушать совет врача и даже раздеваются перед ним; но если врач демонстрирует больного перед целой аудиторией положение меняется.
Впрочем, сама виновата, сама виновата! Неужели до сих пор еще не могла вдолбить в себя мысль, что
Ну да, надоело же, наконец. К черту все, и за экзамены.
А все-таки вчера мы не дочитали, так как пришли еще и еще, и Пругавин просил прийти завтра в субботу дочитывать. Слава создателю, он хоть один будет.
А этот вопрос: «Куда вы думаете поместить эту вещь?» Ах, как глупо! Почем я знаю? Никуда не думаю, ничего не хочу.
Неужели я никогда не излечусь от графомании!! Во всяком случае, как бы то ни было дальше, а легенды убрать непременно. Маша посоветовала верно.
Если бы мне предложили все муки Гоголя и еще в тысячу раз больше за то, чтобы я могла написать «Мертвые души», я бы их с радостью приняла. Боже, я хочу служить людям, это не честолюбие во мне говорит; теперь его у меня уж нет, я могу это сказать, положа руку на сердце. Но не могу я служить им разными кооперативами, народными банками, бомбами, прокламациями и пр. и пр. Для меня не существует мысли разумнее той, что известные идеи надо проводить, воспитывая в них людей с детства, как это делали иезуиты, мудрые иезуиты. И еще толстовское: «школы, школы и школы».
А разве «Мертвые души» не школа, целая огромная, если не мировая, то народная школа.
Глупо! ах как глупо! Глупо
Всегда
после таких рассуждений у меня наступает отвращение к себе, как у Ивана Карамазова в горячечном бреду
Какое удивительно уродливое создание человек! После того, как он сам себя высечет, сам наплюет себе в физиономию, он приходит в веселое и необыкновенно благодушное настроение как ни в чем не бывало! Тем, что я здесь сегодня написала, я улучшила свой день, который грозил быть очень скверным, судя по пробуждению.
4/XII. Да, так вчера я была у Пругавина. Встретились мы с ним на лестнице, т. к. он откуда-то вернулся.
В передней, помогая мне раздеваться, он стал говорить: «Ну-с, могу вам сказать, да, что студент, которого вы у меня видели, очень одобрил вашу вещь и жалел, что слышал из нее такой малый отрывок. Антонов тоже говорил, что это интересно, да».
Добрый Александр Степанович, он хотел хоть этим утешить меня!
Затем я стала читать конец.
Он повторил свое замечание о том, что для старообрядцев не характерно такое отношение к женщинам, что у них женщины в делах веры пользовались не только полной свободой, но и большим уважением, наряду с мужчинами.
По-моему, это, может быть, можно сказать относительно прежних женщин, настоятельниц скитов, которым в прежние времена приходилось бороться и страдать за старообрядчество; теперь, может быть, отношения и переменились. Да, наконец, ко всевозможным монахиням и схимницам и среди наших религиозных людей существует совсем иное отношение, чем к просто женщинам вообще. Впрочем, может быть, он и прав. Ему лучше знать. Я только передала тот факт, с которым мне пришлось столкнуться.