Несмотря на то, что вовсю крутились лопасти вентиляторов вытяжки, скоро танкисты в трюме от солярочных выхлопов не могли рассмотреть друг друга даже на расстоянии пяти шагов. Сизый дым разъедал людям горло и глаза. По приказу старшего офицера танкисты вынуждены были надеть противогазы и каски с фонарями, став похожими в них на монстров из голливудских фильмов ужасов.
Савелов наблюдал за началом погрузки с промежуточной площадки портального крана. Здесь его и нашел седой, с тоскливыми глазами таможенник.
Давай проштампую твои бумаги, товарищ председатель кооператива, сказал он, глядя мимо него. Начальство мое таможенное с твоим начальством, итит их мать, все согласовало и мне строго-настрого приказало в твой груз длинного носа моего не совать. А кто я против твоего и моего начальства?.. Тьфу, червяк!.. Хотя нюхом чую дело тут, парень, не экспортной сельхозтехникой пахнет, а вышкой или годками пятнадцатью колымской отсидки...
В России от сумы да от тюрьмы, как говорится, не зарекаются... усмехнулся в ответ Савелов, наблюдая с волнением, как влипает в листки накладных круглая массивная печать.
То-то и оно! вздохнул таможенник. Вас, ушлых кооператоров, теперь развелось, как у нас в Судаке на виноградниках нонешним летом филлоксеры. И поди ж ты, все вы, поганцы, с мохнатой кремлевской лапой. Мне, старику, против вас переть дурнее, чем ссать против ветра. Эхма, куда катимся?!
Куда-нибудь прикатимся...
Прикатимся, прикатимся... А все ж, как в кино говорится, за державу больно обидно, опять вздохнул он, не выпуская из прокуренных пальцев последней кипы проштампованных накладных.
Оглянувшись по сторонам, Савелов вложил в эти пальцы по-банковски запечатанную пачку сторублевых купюр. Тот, хмыкнув, скривился будто от зубной боли, однако опустил пачку в оттопыренный карман форменного плаща.
Ухмыляешься, кооператор?.. уронил он. Лепит, мол, служивый за державу, а сам, итит его мать, карман оттопыренным держит. Попробовал бы я послать тебя с твоими погаными деньгами, меня бы через день с таможни поперли. Нынче жизнь везде, как в волчьей стае: все воют и ты вой, коли не хочешь, чтобы тебя за твою правильность загрызли. Ночь стариковская, парень, длинная: подумаю нынче до утра, к лицу ли мне в моих годах со всеми вместе выть, может, лучше на покой рапорт написать от греха тяжкого такого.
Не глядя Савелову в глаза, таможенник сунул ему накладные и заторопился в промозглую мглу, выражая своей сутулой фигурой и шаркающей стариковской походкой полное презрение к сошедшей с прямого пути
жизни, к ухмыляющемуся московскому кооператору Савелову и ко всему тому, что сейчас творится у эшелона с танками и в трюмах уходящих за кордон сухогрузов.
«Видно, душу у старика мой груз наизнанку вывернул, глядя ему вслед, подумал Савелов. Аз воздам по грехам вашим!.. Только почему за грехи воздается в нашей взбесившейся жизни все не тем и не по тому адресу?..»
Его размышления прервал зуммер рации.
Тащ «Щербинка», у нас на первой лайбе в трюме ЧП!.. Срочно требуется ваше присутствие, сообщил чей-то незнакомый взволнованный голос.
Иду, отозвался Савелов, унимая внезапно охватившую его дрожь. Не иначе, как в суматохе танком кого-нибудь раздавило... И нужно, по закону, вызывать милицию и «скорую», составлять акт о происшествии. Без этого пограничники наверняка заартачатся давать добро на выход судна из порта... Если так, «тащ Щербинка», то вся операция «Рухлядь» горит синим пламенем... К утру, как пить, в порт нагрянут очухавшиеся смежники и будут всех шерстить направо и налево, а за ними нарисуются сволочи журналюги и начнут своим поросячьим визгом формировать общественное мнение от Парижа до Нью-Йорка. Тогда, «таш Щербинка», без вопросов, светит тебе не уютный Мюнхен, а промерзлая колымская тундра. По прикидке старого таможенника на ближайшие пятнадцать лет.
Осторожно, товарищ кооператор, здесь узкий трап, протянул руку Савелову чумазый офицер в танковом шлеме. Мои хлопцы полезли в танк, а оттуда как шибанет, виноват, говном... Смотрят, а он из башни белыми глазами лупает...
По порядку, старлей. Кто глазами лупает?
Пацан какой-то... Лупает белыми глазами, а сам весь, виноват, в говне. Видать, в танковой башне с неделю просидел, а сортира в ней нету...
«Похоже, что провал операции Рухлядь пока отменяется», с облегчением перевел дыхание Савелов, спускаясь вслед за танкистом в трюм.
Вон тот пацан, показал офицер на сидящего у танковой гусеницы худющего молодого человека с испитым бледным лицом и с отрешенными белыми глазами.
Час от часу не легче, чертыхнулся Савелов. Это же репортер, которого должны были держать на саратовской базе до особого распоряжения.
Опять ты, придурок, под моими ногами путаешься! схватил он его за воротник куртки и отшатнулся от исходившей от него вони.
Старлей, вон у борта пожарный шланг, приведите этого обормота в божеский вид, приказал он танкисту.
Есть, товарищ кооператор! нехотя отозвался тот и показал солдатам на шланг. Устройте чмошнику постирушку.
От ледяной струи белые глаза репортера быстро приобрели осмысленное выражение. Сердобольные танкисты после жестокой экзекуции облачили его в сухой комбинезон и накинули на плечи теплый солдатский бушлат.