Коробки были единственным
местом, где еще мог лежать крест. В одной оказались елочные игрушки: стеклянные и картонные. В другой клубки шерсти: должно быть, мать распустила какие-то старые вязаные вещи. В третьей футляр со стаканом и серебряным подстаканником. На подстаканнике гравировка: «Пей чаек, комбат, и помни нас! Офицеры 3-го МСБ. 1958 г. 9 мая». Да, приезжали какие-то. Может быть, и тот, кто налил отцу последнюю в жизни рюмку, тоже был тогда. В последней коробке под крышкой оказался слой ваты, затем какой-то пакет. Пакет был тяжелый, и на ощупь казалось, иго там лежит крест.
Однако когда Серега раскрыл его и развернул промасленную бумагу, то увидел нечто совсем другое.
Это был пистолет, настоящий боевой пистолет ТТ. И еще была картонная коробочка, где в гнездышках поблескивали непробитыми капсюлями вполне свеженькие, чуть-чуть потемневшие патроны. Серега никогда не знал о нем, и, наверное, это было хорошо. Тут же выяснилось, что пистолет наградной. В коробке нашлось на него разрешение, которое, скорее всего, уже давно утратило силу. На самом пистолете имелась монограмма: «Милой Тосеньке за 30-го фрица. 12 апреля 1945 г.». Обойма в рукояти была пуста. Серега понажимал пружину; она совсем не устала, вполне могла подать патрон. Пощелкав затвором, Серега положил пистолет на место, а затем спихал все барахло обратно в сундук. Потом курил, долго, очень долго
Спать он лег уже в третьем часу ночи, а заснуть отчего-то не мог почти до самого утра.
ПЕРЕД ПЛАНКОЙ
Наедине с собой Серега очень не хотел оставаться, поэтому заторопился на работу, хотя там, честно говоря, делать было почти нечего. Кэвээнное оформление готово, «Вернисаж-аукцион» оформляют «спектровцы», а фильмы ни в кино, ни в видеозале серьезно не поменялись. Можно было вполне показаться на работе попозже. Однако, когда Люська, приготовив на завтрак жареный хлеб в дополнение к остаткам ужина, покинула Серегину жилплощадь, он тут же побежал в клуб.
Вернисажные картины были почти все на местах, освещение расставлено. «Береты» кое-где еще копошились, приводя все в порядок и раскатывая ковры. «Истина» висела на почетном месте и была очень толково освещена. Судя по красочным плакатам, развешанным по городу, и огромной афише у клуба, мероприятие было намечено провести в субботу с 11 утра. В начале предполагался осмотр картин в течение двух часов, затем обеденный перерыв, а с 14 часов до 18 аукцион. На аукцион попадали не все картины, а лишь те, что наберут большинство голосов посетителей. К каждому пригласительному билету прилагалась карточка, расчерченная на 128 маленьких квадратиков. Покидая зал, посетитель должен был сделать три просечки в квадратиках с номерами лучших, с его точки зрения, картин. Потом эти карточки запускались в ЭВМ и обсчитывались. 16 картин, за которые будет подано наибольшее число голосов, будут разыгрываться, начиная с тех, которые наберут наименьшую сумму баллов. Еще в пригласительном билете имелся список выставленных картин с указанием фамилии автора и начальной оценочной цены: «Истина» С.Н.Панаев 1000 руб. (176 долл.).
Билет Панаеву как участнику принесли бесплатно. «Истину» оформили тонким аккуратным багетом алюминиевого цвета. Впервые Серега видел свою фамилию напечатанной: Кроме того, на багете «Истины» имелась табличка. «Может быть, отсюда начинается Слава?» полезла в голову непрошеная и нескромная мысль.
Но чувство юмора еще было, а пессимизма Серега никогда не имел в недостатке. Он провел занятие со своими старшими питомцами и тут же заторопился в Дом пионеров.
Заведение это когда-то составляло гордость городского начальства. Еще в конце тридцатых здесь был разбит пионерский парк с прудом, лебедями, качелями, каруселями, тиром и стадиончиком. А в самом центре парка, на краю Парадной площадки, воздвигли здание с мощными дорическими колоннами, фронтоном и гипсовыми статуями пионеров по обе стороны от гранитной лестницы, ведущей к портику. Гипсовые пионеры мальчик и девочка отдавали салют. Сейчас было непонятно, перед кем это они тянутся, но раньше и Серега это еще хорошо помнил посреди огромной клумбы на Парадной площадке возвышался пятиметровый Сталин в шинели и фуражке. В 1961 году пришло указание снять монумент. Пригнали пятитонный кран, самосвал и кое-как сдернули статую. Серега бегал глядеть.
Собралась довольно заметная толпа, приехал понаблюдать и тогдашний начальник милиции с несколькими сержантами. Никто из собравшихся
ничего не говорил. Не было ни одобрительных, ни осуждающих криков. Только какая-то бабулька, седенькая, маленькая, вдруг всхлипнула и залилась слезами. Молодая женщина, испуганно озираясь, поспешила увести бабульку.
Свалить-то статую свалили, а вот погрузить не могли. Лабрадоровая громада весила много больше, чем пять тонн. Приказа колоть статую на куски никто не отдавал, а инициативу на это дело никто проявлять не хотел. Поэ-тому решили, что генералиссимус может немного полежать в снегу Но на утро все, кто уже знал, что Сталин свергнут с пьедестала, были ошарашены слухом, что статуя оказалась вновь на прежнем месте. Серега сбегал и убедился, что это так. На сей раз начальник милиции приказал всем убраться из парка, а статую взорвали толовой шашкой, пробурив в животе генералиссимуса шпур. Около двух лет пьедестал пустовал. Поговаривали, что на него установят Хрущева. Однако на это место была воздвигнута бронзовая скульптура «Пионеры-партизаны». Мальчик и девочка в ватниках, пригнувшись, вглядывались куда-то в фасад Дома пионеров. Девочка что-то показывала мальчику, а мальчик прикладывался из ППШ. Злые языки утверждали, что девочка показывала мальчику на кабинет директора Дома пионеров и говорила: «Ну-ка, Ваня, дай-ка туда очередь!» Другая версия гласила, что пионеры-партизаны по ночам обстреливают своих гипсовых коллег. Действительно, хотя гипсовых пионеров одно время упорно подновляли, но от действия ветровой и водной эрозии, от мороза и жары гипс постепенно размокал, трескался и рассыпался. Кроме того, живые пионеры довольно часто закидывали гипсовых снежками, отвинчивали от них куски рук и ног, отшибали носы и уши. Гипсовые бедняги перенесли такое, что и не снилось пионерам-партизанам. На посеревшем гипсе писали все известные матерные слова, пририсовывали некоторые части тела, заливали их чернилами. Однако снести их отчего-то не дозволялось, и они продолжали гордо смотреть в вышину потрескавшимися глазами и отдавать пионерский салют несуществующему вождю, хотя их перебитые во многих местах руки держались только на проволочной арматуре.