Оставшись один, Морис выпустил из рук этот кусок душистого кружева. Он чувствовал себя измученным, утомленным, как будто эта неодушевленная вещь была живым трепещущим предметом.
Он прошел в соседний будуар и обтер себе лицо влажной губкой, но и от нее также пахло духами любимой женщины. Тогда, охваченный каким-то страхом в этой заколдованной комнате, он убежал из нее, как вор, прошел коридором к лестнице левого флигеля отеля, и спустился прямо в сад. К подъезду одна за другою подъезжали кареты с ярко горящими фонарями, из них выходили элегантные дамы в светлых и темных ротондах и чопорные джентльмены.
Он стал ходить по парку. Было холодно, на замерзшей земле гулко раздавались его шаги, на светлом небе кое-где виднелись бледные далекие звездочки. Морису хотелось на этом свежем воздухе успокоиться, освежиться от овладевшей им лихорадки; сначала это не удавалось ему. Но потом он стал успокаиваться; пульс бился уже не так быстро. Он думал о том, что произошло «Подобные сцены будут повторяться, это несомненно. Мы живем в одном доме, мы постоянно видимся. Она любит меня достаточно сильно для того, чтобы позволить мне сделать все, что я захочу Я также ее люблю; мы будем любовниками».
Здесь его грезы останавливались. Как пилигрим после всех тревог и опасностей в дороге удивляется, видя перед собою крыши города, в который он шел, так и он заранее предчувствовал грустную сторону обладания.
Он подошел к отелю; сквозь ветви деревьев светились окна фасада. Кареты подъезжали уже реже. Запотевшие изнутри окна пропускали только яркое освещение зала; мимо них мелькали тени человеческих фигур. Холод
этой морозной ночи вдруг охватил члены молодого человека и заставил его вздрогнуть. Он вернулся в дом по той же лестнице, по которой спустился, прошел столовую и вошел в залу через внутренние комнаты. Таким образом, он незаметно очутился на балу, минуя главные двери, подле которых находилась г-жа Сюржер. Почти все приглашенные были ему незнакомы; он увидел целую толпу финансистов, литераторов, космополитов. Он мог пройти, не пожимая слишком большого количества рук, ко второму окну от входа, которое он избрал себе обсервационным пунктом. Оттуда, из углубления небольшой ниши, он прекрасно видел Жюли.
Как она была хороша! От только что пережитого волнения, от этой разогретой толпою атмосферы вся кровь прилила к ее щекам, этот яркий румянец представлял резкий контраст с бледной округленностью плеч и шеи, ярко выделявшихся из открытого корсажа; эта обнаженность была заманчивее, чем сама нагота, потому что легкая материя, скрепленная ниткой, казалось, вот-вот раздастся и упадет на ковер.
Невдалеке от Жюли, около монументального камина, Антуан Сюржер, в костюме австрийского генерала, разговаривал с бароном де Рие, одетым в простой черный фрак.
Морис наблюдал за мужчинами, толпившимися около Жюли. Страсть горела в их взглядах. Некоторые из них подходили очень близко к ней, как бы желая увидеть больше того, что показывает открытый корсаж. Когда вновь прибывающие гости заставляли их отодвигаться, то они обменивались друг с другом полужестами, полуулыбками О, он догадывался, что они говорили! Он судорожно сжимал пальцы, им овладевало бешенство страсти при виде этого удовольствия, испытываемого другими от приближения к предмету его любви. Он готов был броситься на них, оттолкнуть их от женщины, - на которую они не имели прав.
И вместе с тем он признавался себе, что это грубое увлечение заставляло его еще горячее желать Жюли. Его мысль была также груба, как взгляды этих мужчин: «Я хочу ее я хочу ее Она будет моя, сегодня же!» И он, который только что едва дерзал поднести к своим губам неодушевленный лоскут кружева, прикрывавший плечи г-жи Сюржер, он уже мечтал о насилии.
«Я последую за ней в ее комнату Она не посмеет звать на помощь»
В эту минуту Жюли, как недавно в своей уборной, почувствовала устремленный на нее взгляд Мориса; она испугалась страстного, почти доходящего до ненависти, выражения этих глаз Она не видела больше ни того, кто около нее, ни того, с кем она разговаривает. Она не могла удержаться, чтоб не подойти к любимому человеку, чтоб не успокоить себя вопросом, в чем дело.
- Останься здесь, милая, - сказала она Кларе, скромно державшейся в стороне. - Принимай за меня, я сейчас вернусь.
Эскье проходил мимо, затянутый в голубой мундир с трехцветным кушаком и большими красными отворотами. Она взяла его под руку, говоря;
- Прошу вас, проведите меня к Морису.
- Знаете ли вы, что вы очень хороши? - сказал банкир.
Она улыбнулась.
- Как, я слышу комплименты от вас, моего старого друга? - произнесла она.
- Да, от меня, как от всех окружающих Вы - царица этого бала. Ваш успех делает настоящий скандал.
И ласково положив руку на ее руку, он прибавил:
- Дорогой друг, ведь вы знаете, что я вас люблю, не правда ли? Так постарайтесь не быть слишком красивой.
Серьезная мысль, которую г-жа Сюржер увидела в спокойных глазах Эскье, остановила улыбку на ее лице.
Она проговорила:
- Слишком красивой! Почему же? Бог мой!
В эту минуту они подходили к Морису. Эскье, наклонился к своей спутнице и, указывая на молодого человека, сказал: