Так, всякие мелочи.
Испытать бы, конечно. Но это ж надо ночью. А то опять соседи увидят, напридумывают себе невесть чего - здесь, в провинции, народу живётся скучно, стоит чихнуть чуть громче обычного - сразу событие, сразу зевак на холме - яблоко не упадёт, и обсуждений на месяц, причём с такими пикантными подробностями, что шапка над головой на пять пальцев подскакивает.
А для ночного полёта надо газовые прожектора заправить и все сопряжения в системе проверить - не приведи Великий, утечка где образуется и искра до неё доберётся... В общем, полётные испытания Оддбэлл решил отложить ещё где-то на недельку, и провести их в сумерках, пригласив на помощь кого-то из своей команды. Если вообще полным составом не слетятся.
Сделав все эти безусловно существенные умозаключения, оборотень остался вполне доволен таким раскладом и решил отдохнуть от работы, проведя наступающий, а может и следующий вечер в библиотеке.
***
Вечером Эмилия, понимая, что в плотном графике подготовки к балу вряд ли удастся выкроить время для обучения полету, попросила горничную разбудить ее на час раньше.
На час это значит небо еще серое, настроение сонное, и хочется не напяливать на себя холодную латунную упряжь, а залезть обратно под теплое одеяло, свернуться клубочком и помурчать самой себе из этого клубочка. Но природное упрямство все-таки заставило Эмилию высунуть из-под одеяла пятку, коленку, спустить ноги с кровати, поднять себя как марионетку на ниточках в сидячее положение и, просыпаясь, открыть глаза.
Зевнув пару раз для того, чтобы полностью прогнать сон, Эмилия скинула ночную сорочку, аккуратно сняла ИКо и перекинулась. Поглядела в зеркало, доходящее до самого пола. Курица в зеркале была такая же взъерошенная, как минутой ранее девушка. Похлопав крыльями для разминки, Эмилия клювом стала пристраивать на себе тренажер.
В этот раз сжавшиеся пружины не вывернули крылья в пыточном захвате, а просто приподняли и развели их в стороны, неудобно и как-то неприлично, что ли
Эмилия попыталась крылья сложить. Не получилось пружины были слишком тугие для слабых мышц и связок. Потрепыхавшись немного, девушка поняла, в каком направлении их надо тянуть вниз и чуть вперед, чтобы перемычка плотно ложилась на шею, а вся нагрузка приходилась на ключицы и мышцы груди. В течение часа Эмилия пыталась сдвинуть упрямые пружины хоть на миллиметр, подпрыгивая, возмущенно клохча и теряя перья, но все усилия были тщетны. Окончательно устав, Эмилия перекинулась обратно и, подобрав с пола расстегнувшийся тренажер, мстительно растянула его до отказа, еще и подергала. Потом, устыдившись детского поступка, погладила металлическую штучку и спрятала на самое дно ящика с бельем, чтобы никто точно не нашел.
Пока
Эмилия сражалась с неподатливым механизмом, взошло солнце и пришло время приниматься за повседневные хлопоты.
Хлопоты тем более приятные, что сегодня предстояла последняя примерка бального платья. Его должны были привезти утром, так что завтрак Эмилия заглатывала почти не жуя и невнятно мычала, соглашаясь с наставлениями Луизы, которые та, волнуясь, повторяла уже в который раз:
- В танцах не задирай юбки выше щиколотки.
- Ммммм
- Улыбка должна быть приятной, легкой, зубов не показывать, если надо засмеяться прикрой нижнюю часть лица веером.
- Ммммм
- С Майлзом и Освальдом больше трех танцев не танцуй, четвертый это уже согласие на помолвку.
- Ммммм
- Да что ты все мычишь, отвечай нормально!
- Мммм ммам, а когда платье привезут?
- Скоро, - Луиза неожиданно тепло улыбнулась, - ладно, беги, и когда оденешься, не забудь показаться нам с отцом, мы будем в библиотеке.
Эмилия поспешно допила шоколад, проталкивая сырники, всегда нежные и воздушные, а сегодня почему-то застревающие в пищеводе, и, подскочив, кинулась к дверям. В спину ее догнал вопрос матери:
- И ты знаешь, что из чердачного окна над оранжереей видна дорога аж до Дуба Волхвов?
- Знаю, - Эмилия остановилась в дверях, потом, подчиняясь порыву, подскочила к матери и крепко обняла ее, - я тебя люблю!
Эмилия убежала наверх, а Луиза осталась за опустевшим столом. Задумчиво ковыряя вилочкой сливовую шарлотку, она улыбалась, вспоминая себя в возрасте дочери; как ее снимали с дерева, когда превращение было еще толком не освоено и неоднократно искали по всему поместью, чтобы впихнуть в юбку.
Эмилия по скрипучей приставной лесенке взобралась на чердак. Там гнездились воробьи, всегда пахло сушеными травами и тонкие иголочки солнечных лучей, ранним утром заглядывающие под черепицы, выхватывали из сумрака то опальный портрет какого-то родственника, то летучую мышь, удивленную неожиданным визитом. В нише над окном хранилась половинка театрального бинокля. Эмилия протянула руку, нашарила прибор и приникла к окну, всматриваясь в приблизившийся лес. Вовремя между деревьями замелькала коляска модистки, запряженная серой в яблоках кобылкой, кокетливо украшенной по гриве и хвосту пышными бантами.
Гостью Эмилия встречала, степенно спустившись по лестнице со второго этажа. За модисткой слушка принес две коробки одну огромную он нес вертикально, на локте болталась круглая шляпная картонка. Озабоченно пыхтя, он протиснул их в дверь и замер, ожидая приказа куда нести. Модистка же направилась прямо наверх, на ходу взволнованно щебеча, какая красота вышла, и как на юную леди будут смотреть кавалеры. Эмилии пришлось указать служке путь и шествовать за ним, хотя хотелось подтолкнуть его в спину или самой выхватить коробку и раскрыть ее тут же на месте.