Я вынужден вступиться за архитектора Понтия, прервал девушку претор, он как-никак человек среднего роста.
Итак, скажем, чтобы удовлетворить твое чувство справедливости, продолжала Бальбилла, итак, скажем: ими всеми руководит человеческое существо среднего роста со свитком папируса в правой руке и стилем в левой. Нравится ли тебе теперь мой способ выражения?
Он мне всегда нравится, отвечал претор.
Позволь же Бальбилле продолжать рассказ, милостивым тоном приказала императрица.
Мы видели хаос, продолжала девушка, но в этом беспорядочном смешении уже чувствуются условия для будущего стройного творения; да, их даже можно видеть воочию.
И оступиться об них, засмеялся претор. Если б было темно, а работники были червями, мы бы передавили половину их, до того кишели ими каменные полы.
Что же они делали?
Все, с живостью отвечала Бальбилла, Одни полировали попорченные плиты; другие укладывали новые куски мозаики на места, откуда были похищены прежние; искусные художники расписывали гладкие гипсовые поверхности пестрыми фигурами. Каждая колонна, каждая статуя была окружена лесами, доходившими до потолка, и по ним всходили люди, напирая друг на друга, подобно матросам, взбирающимся на борт неприятельского судна во время какой-нибудь навмахии.
При живом воспоминании обо всем виденном щеки хорошенькой девушки раскраснелись, и во время своей речи она выразительно жестикулировала и встряхивала высокой кудрявой прической, которой была увенчана ее головка.
Твое описание становится поэтичным, прервала императрица свою наперсницу. Не вдохновляет ли тебя муза еще и к стихотворству?
Все девять пиэрид представлены в Лохиадском дворце, сказал претор. Мы видели восемь; но у девятой, у помощницы астрономов и покровительницы изящных искусств, небесной Урании, было вместо головы как бы ты думала что? Позволь мне просить тебя отгадать, божественная Сабина.
Что же такое?
Пук соломы!
Ах!
вздохнула императрица. Как ты думаешь, Флор, нет ли между твоими учеными и кропающими стихи собратьями кого-нибудь, похожего на эту Уранию?
Во всяком случае, возразил Флор, мы предусмотрительнее богини, потому что содержание наших голов скрывается под твердой покрышкой черепа и более или менее густыми волосами. Урания же выставляет свою солому напоказ.
Твои слова, засмеялась Бальбилла, указывая на массу своих кудрей, отзываются почти намеком, что мне в особенности необходимо скрывать то, что лежит под этими волосами.
Но и лесбосский лебедь был назван «лепокудрою», возразил Флор.
А ты наша Сафо, сказала жена претора Луцилла и с нежностью привлекла девушку к себе.
Серьезно, не думаешь ли ты изобразить в стихах то, что видела сегодня? спросила императрица.
Тут Бальбилла слегка потупилась, но бодро ответила:
Это могло бы подстегнуть меня: все странное, что я встречаю, побуждает меня к стихам.
Но последуй примеру грамматика Аполлония, сказал Флор. Ты Сафо нашего времени, и поэтому тебе следовало бы сочинять стихи не на аттическом, а на древнем эолийском диалекте.
Вер расхохотался А императрица, которая никогда громко не смеялась, хихикнула коротко и резко. Бальбилла спросила с живостью:
Неужели вы думаете, что мне не удалось бы это выполнить? С завтрашнего же дня я начну упражняться в эолийском наречии.
Оставь это, попросила Домиция Луцилла. Самые простые твои песни всегда были самыми прекрасными.
Пусть же не смеются надо мною, своенравно отвечала Бальбилла. Через несколько недель я буду в состоянии владеть эолийским диалектом, потому что я могу сделать все, что захочу, все, все
Что за упрямая головка скрывается под этими кудрями! сказала императрица и милостиво погрозила ей пальцем.
И какая восприимчивость! воскликнул Флор. Ее учитель грамматики и метрики говорил мне, что его лучшим учеником была женщина благородного происхождения, и притом поэтесса, Бальбилла.
Девушка покраснела от этой похвалы и радостно спросила:
Льстишь ли ты, или же Гефестион в самом деле сказал это?
Увы! вскричал претор. Гефестион был и моим учителем, а следовательно, и я принадлежу к числу учеников мужского пола, посрамленных Бальбиллой. Но это для меня не новость, потому что александриец говорил и мне почти то же самое, что и Флору; и я не настолько кичусь своими стихами, чтобы не чувствовать справедливости его приговора.
Вы подражаете различным образцам, заметил Флор, ты Овидию, а она Сафо; ты пишешь стихи по-латыни, а она по-гречески. Ты все еще по-прежнему возишь с собой любовные песни своего Овидия?
Постоянно, ответил Вер, как Александр своего Гомера.
И из благоговения к своему учителю, прибавила императрица, обращаясь к Домиции Луцилле, твой муж при содействии Венеры старается жить согласно его творениям.
Стройная и прекрасная римлянка отвечала только пожатием плеч на эти слова, имевшие далеко не дружественный смысл; но Вер, подняв соскользнувшее на пол шелковое одеяло Сабины и заботливо прикрывая им ее колени, сказал: