Теперь она подружилась со всеми, кто бесшумно ползает по иссохшей земле: длинными и холодными, как вода, змеями, медяницами, ящерками. Крошка-Крестик и с ними научилась разговаривать. Она зовет их тихим свистом сквозь зубы, и они приходят к ней. Она их не слышит, но знает, что они приближаются, ползут от расщелины к расщелине, от камня к камню, поднимают головки, прислушиваясь к тихому свисту, и трепещут горлышками.
Крошка-Крестик слышит шаги солдата. Он приходит каждый день в один и тот же час, когда солнце светит прямо в лицо, а сухая земля теплеет под ладошками. Крошка-Крестик не всегда его слышит, потому что его каучуковые подошвы ступают бесшумно. Он садится на камень рядом с ней, долго смотрит на нее и молчит. Крошка-Крестик чувствует его взгляд и спрашивает:
Кто здесь?
Этот человек не отсюда, он плохо говорит на языке здешних мест, как те, кто живет в больших городах у моря. Когда Крошка-Крестик спросила его, кто он, он ответил: «Солдат», и рассказал про войну в далекой стране, на которой он воевал давным-давно. И, может быть, теперь он уже перестал быть солдатом.
Он всегда приносит ей полевые цветы, которые сорвал
по дороге у тропы, что взбирается по крутому откосу. Это чахлые цветочки на длинных стеблях, с редкими лепестками, и пахнет от них, как от барашков. Но Крошка-Крестик любит эти цветочки и сжимает их в руках.
Что ты делаешь? спрашивает солдат.
Смотрю на небо, отвечает Крошка-Крестик. Оно сегодня синее-синее, правда?
Да, говорит солдат.
Крошка-Крестик всегда отвечает ему так, потому что не может забыть тот свой вопрос. Она чуть приподнимает лицо и медленно проводит ладошками по лбу, по щекам, по векам.
Мне кажется, я знаю, что это такое, говорит она.
Что?
Синева. Она греет мое лицо.
Это солнце, говорит солдат.
Он закуривает английскую сигарету и не спеша затягивается, глядя куда-то перед собой. Запах табачного дыма окутывает Крошку-Крестика, и у нее немного кружится голова.
Скажите мне Расскажите мне.
Она всегда об этом просит. И солдат рассказывает вполголоса, время от времени прерываясь, чтобы затянуться.
Здесь очень красиво, говорит он. Вот широкая равнина и желтые поля на ней, это, наверное, зреет кукуруза. Вот красная дорога среди полей, прямая как стрела, и деревянный домишко
А лошадь там есть? спрашивает Крошка-Крестик.
Лошадь? Постой-ка Нет, не вижу никакой лошади.
Значит, это не дом моего дяди.
Рядом с ним есть колодец, но, по-моему, он высох А вон черные скалы, такой занятной формы, точь-в-точь лежащие псы Еще дальше шоссе и телеграфные столбы. За ними озерцо, но, верно, пересохшее, потому что видны камни на дне Серые, все в ракушках и пыли А потом начинается другая равнина и тянется далеко-далеко, до самого горизонта, до третьего плато. Только на востоке возвышаются холмы, а так повсюду куда ни глянь равнина, голая и ровная, как летное поле. Далеко на западе видны темно-красные и черные горы, тоже как живые. Ни дать ни взять, спящие слоны
Они не движутся?
Нет, не движутся, они спят много тысяч лет.
А эта гора тоже спит? спрашивает Крошка-Крестик и трогает ладошками сухую землю.
Да, тоже спит.
Но иногда она движется, говорит Крошка-Крестик. Колышется чуть-чуть, встряхивается и опять засыпает.
Солдат долго молчит. Крошка-Крестик сидит лицом ко всему, о чем он ей рассказал, и пытается все это почувствовать. Равнина касается ее щеки, большая и мягкая, овраги и красные тропы чуть-чуть обжигают кожу, а пыль царапает губы.
Крошка-Крестик запрокидывает лицо и чувствует тепло солнца.
А что там, наверху? спрашивает она.
В небе?
Да.
Ну мнется солдат. Об этом он рассказывать не умеет. Он щурит глаза от солнечного света.
Много сегодня синевы?
Да, небо синее-синее.
А белизны совсем нет?
Нет, ни единой белой точечки.
Крошка-Крестик вытягивает вперед руки:
Да, наверное, очень синее. Так сильно жжет сегодня, как огонь.
Она опускает голову, потому что от ожога ей больно.
А есть огонь в синеве?
Солдат, похоже, не понимает, о чем она.
Нет отвечает он наконец. Огонь красный, а не синий.
Но огонь прячется, говорит Крошка-Крестик. Огонь прячется высоко в небе, как лисица в норе. Он смотрит оттуда на нас, смотрит, и глаза его жгутся.
У тебя богатая фантазия, говорит солдат.
Он усмехается, но сам тоже всматривается в небо, приставив руку козырьком к глазам.
То, что ты чувствуешь, это солнце.
Нет, качает головой Крошка-Крестик, солнце не прячется и так не жжет. Солнце ласковое, а синева она как камни в очаге, такая горячая, что лицу больно.
Вдруг Крошка-Крестик жалобно вскрикивает.
Что с тобой? спрашивает солдат.
Девочка закрывает лицо руками и тихонько стонет. Она наклоняет голову к земле.
Он меня ужалил всхлипывает она.
Солдат откидывает ее волосы и трогает шершавыми пальцами щеку.
Кто тебя ужалил? Я ничего не вижу
Свет Шершень, отвечает Крошка-Крестик.
Ничего нет, Крошка-Крестик, говорит солдат. Тебе померещилось.
Некоторое время они молчат. Крошка-Крестик все так же сидит под прямым углом к сухой земле, и солнце освещает ее лицо цвета бронзы. Небо затихло, точно затаило дыхание.