Председатель сельсовета, долговязый, узкогрудый человек, с крупной, никнущей к полу головой, в седой небритости на впавшей щеке зацепилась белая пушинка (верно, уже успел приложиться к подушке), серьезно выслушал, вздохнул:
Эко ведь оказия какая Прямо беда с нашими дорогами, прямо беда Только чего вы от меня хотите, никак не пойму?
Лейтенанта, минут пять до этого сердито и крикливо объяснявшего, передернуло:
Трактор помогите вырвать у этого остолопа! Трактор! Не на закорках же тащить больного!
У Николая Егоровича Эко! Да ведь я же ему не указчик. Он району подчиняется. Станет ли меня слушать
Вы здесь представитель Советской власти. Пойдемте вместо с нами, скажите как официальное лицо: именем Советской власти требую спасти человека! Спасти!
Эх, дорогие товарищи. Председатель скорбно покачал головой. Ну, скажу, а он мне: в районе тоже, мол, Советская власть, и покрупнее тебя, сельсоветский фитиль, потому не чади тут, коль есть указание из райисполкома. В нижней рубахе навыпуск, сквозь расстегнутый ворот видна костлявая, обтянутая серой кожей грудь, всклокоченная голова опущена: вся долговязая фигура председателя выражала сейчас покорную безнадежность.
Ежели б лошадь Я бы мигом сбегал
На кой черт нам лошадь! Это и сами достанем. Трактор нужен. Ты обязан помочь больному. Вот и доставай, не отвиливай.
Вы ж взрослые люди. Не турецким языком объясняю: Николай Егорович здесь сила, мы все у него где-то пониже коленок путаемся. Только район указание ему дать может. Ежели б лошадь, это я разом Над председателями колхозов и я начальство.
Неужели здесь нет управы на Княжева? В голосе лейтенанта зазвенело отчаянье.
Вот если б Куманьков
Куманьков? Кто такой Куманьков?
Да зональный секретарь райкома
Ах да, ведь и зональный секретарь есть Сколько начальства кругом, а никого не раскачаешь! Лейтенант оживился. Где этот, как его Куманьков?
То-то и оно, с прежним унынием произнес председатель сельсовета. Куманьков живет в Густом Бору, там у него дом свой, семья, а сюда ездит то на недельку, то дней на пять, ночует в соседней комнате, в кабинете моем. Там диванчик, так на этом диванчике и спит Все на клопов жалуется
Василий, подчинившийся энергии лейтенанта молча переживал за его спиной, но сейчас он вдруг оттолкнул товарища, шагнул на председателя.
Человека-то надо спасти или нет? закричал он придушенным, стонущим голосом. Вы все здесь бревна или люди? По-вашему, пусть сдыхает!
И этот стонущий голос, землистое от усталости, сведенное судорогой лицо, протянутые в темных ссадинах руки подействовали на председателя сельсовета больше, чем выкрики и угрозы лейтенанта. Без того покатые, узкие плечи опустились еще ниже, длинный, нескладный, с нечесаной головой, он как-то обмяк, на небритом лице, как в зеркале, отразилась точно такая же гримаса боли и отчаяния, какая была у Василия.
Милые вы мои, заговорил он проникновенно, крупной костлявой рукой пытаясь поймать пуговицу на распахнутом вороте рубахи. Милые мои, да я бы разом в колхоз слетал Сапоги натяну да плащ на плечи наброшу минутное дело. Тут рядом председатель-то колхоза живет. И на лошади парня выручим. Ребят крепких подберем, где нужно на руках понесем. Сам до Густого Бора провожу А с Княжевым мне толковать лишнюю муть разводить. Бог с ним. Мне через голову Николая Егоровича трактор не достать, не под силу На лошади давайте
У Василия ослабли ноги. Под сердцем у него что-то натягивалось, натягивалось, и теперь лопнуло. Исчезло желание просить, умолять, доказывать.
Пошли, лейтенант. Чего уж сказал он невнятно, словно поворочал языком камень во рту.
Но лейтенант обеими руками вцепился в плечи председателя, маленький, напряженно вытянувшийся, глядя снизу вверх бешеными глазами, стал трясти:
Нет, ты не за лошадью пойдешь. Ты пойдешь вместе с нами к участковому милиционеру. Пусть он силой вырвет трактор у Княжева. Слышишь ты, хоть оружием, да спасет человека!
Председатель, покорно качая головой от лейтенантовых трясков, лишь
устало обронил:
Дураки вы, ребята
Разбрызгивая лужи, оступаясь в грязь, они снова бросились бежать по ночному селу. А вслед им с крыльца сельсовета долго маячила белая рубаха председателя. Когда Василий обернулся, что-то виноватое, тоскливое и в то же время укоряющее почудилось ему в этом смутно белеющем пятне. Лейтенант решил сам поднять на ноги участкового милиционера.
Разве законно оставлять на смерть человека? Незаконно! Так будь другом, прикажи, раз ты блюститель законов. Под дулом пистолета прикажи, коли словом не прошибешь дубовую башку разговаривал он на бегу. Который же это дом? Третий пробежали, четвертый Вот этот, кажется Стучи, не жалей кулаков Ишь ведь, все спать поукладывались!
На стук четырех кулаков долго не было ответа. Наконец за дверью с грохотом что-то упало, послышалась сердитая ругань, вслед за ней сильный голос спросил:
Кто шумит? Чего надо?
Участковый здесь живет? Человек при смерти, спасайте!
Так.
Это «так» было похоже на смачный удар топора в мясистое дерево, в нем чувствовалось не удивление и не огорчение, а решительная готовность спасать, действовать. Щелкнула задвижка, распахнулась дверь, кто-то большой, неуклюжий шагнул в темноту, снова что-то уронил на пути, объявил: