Ну, что тебе, мальчик? вяло спросил он скрипучим, словно несмазанным голосом.
Генька торопливо объяснил и протянул бумагу, такую же, как он послал в Москву.
Гм Следопыты? скучно усмехнулся Порфирий Иванович. Это еще что за новость?
Вовсе не новость. Об этом уже давно в газетах писали, возразил Генька.
Так, так Значит, я не читаю газет? обиженно проскрипел Порфирий Иванович. Похвально!
Генька все время украдкой приглядывался к его лицу: было в нем что-то странное. И, наконец, Генька понял, в чем дело. Лицо Порфирия Ивановича как бы делилось вертикальной чертой на две половины: правая как у всех, а левая будто все время хмурилась: и глаз прищурен, и длинный унылый нос скошен влево, и левая сторона губ оттянута книзу.
Архив, мальчик э-э дело серьезное. Это тебе не бирюльки, не всякие там следопыты, скучным голосом произнес Порфирий Иванович. Принеси другое отношение из школы. И чтобы там было четко сформулировано, кто ты и зачем И вот, заполни, он дал Геньке огромную, четырехстраничную анкету.
В школе Генька показал анкету Николаю Филимоновичу.
Чем занимался до революции? Служил ли в белой армии? Состоял ли ранее в партии? Так, так, проглядывая анкету, с усмешкой бормотал учитель и вдруг, побагровев, взорвался: Бюрократы! Чинуши! Живуч проклятый дух!
Он позвонил в архив.
Да ведь это Это же просто, гм странно, стараясь удержаться от резких слов, сказал он Порфирию Ивановичу. У ребенка вы спрашиваете, не служил ли он в белой армии
Анкеты типовые, одинаковые для всех, невозмутимо ответил тот. А если хотите знать э-э несовершеннолетних вообще могу не допустить
Ну его, сказал Николай Филимонович Геньке, положив трубку. Заполни. А то разозлится, в самом деле не допустит.
Генька заполнил анкету, взял новое отношение из школы и отвез все это в архив.
Через месяц, проскрипел Порфирий Иванович.
Как? Генька оторопел.
Я же по-русски сказал: за ответом через месяц.
Генька ушел.
«Зануда!» думал он, шагая по улице.
«Чем это пахнет?» подумала Оля.
Прошла еще два пролета и сообразила пирогами с капустой. У Оли рот сразу наполнился слюной: она очень любила такие пироги.
Остановилась на четвертом этаже возле тридцать четвертой квартиры и перевела дух: «Найду или нет?»
Это был старый, с облупленной штукатуркой дом на 5-й Советской, тот самый, где когда-то жил Казимир Жимский, а после его смерти, сын Казимира Борис. Тогда эта улица называлась 5-й Рождественской.
Оля внимательно прочитала на двери, кому сколько звонить.
«Муромским 1 раз.
Бахтину 2 раза,
Розенфельду 3 раза»
Список был длинный и кончался Соминым-Мейлицевым, которому полагалось давать 3 длинных и 2 коротких звонка. Жимского в списке не было.
«Так и знала», сердито подумала Оля, но все же нажала кнопку. Никто не отворял.
«Наверно, Муромских нет дома», решила Оля и позвонила два раза Бахтину.
Послышалось шарканье, кашель. Дверь молча открыла костлявая старуха. Ее седые лохматые волосы свисали пучками в разные стороны, а во рту торчали два длинных желтых зуба. Открыв дверь, она все так же молча повернулась и ушла, шаркая шлепанцами.
Оля растерялась. Неожиданно она очутилась одна в огромной чужой кухне. Постояла, подождала. «Может, кто-нибудь выйдет?» Никого.
Оля прошла
из кухни в полутемный коридор и тихонько постучала в первую дверь. Никто не ответил. Она прошла дальше, осторожно постучала во вторую дверь. Тишина.
Девочка совсем растерялась. Неужели во всей квартире она одна с этой странной, словно немой старухой? Вдруг Оле стало страшно. А что если откуда-нибудь выскочит злая собака и бросится на нее? Оля побежала вперед по коридору и с размаху забарабанила кулаками в какую-то дверь.
Что-то грохнуло, будто в комнате упал стул, и тотчас оттуда выскочил парень, босиком, в трусах и майке.
Ты чего? сердито крикнул он, протирая кулаком глаза.
«Спал», догадалась Оля.
Извините, сказала она. Простите Здесь Жимский не живет?
Нету тут никакого Жимского, отрезал голоногий парень. И это еще вовсе не резон дубасить кулаками в чужую дверь!
Извините, повторила Оля. Ей очень хотелось повернуться и уйти, но она сдержалась. А вы не помните, раньше здесь жил Жимский?
Когда раньше?
Ну, Оля задумалась, лет сорок назад
Парень свистнул.
Ого! Меня еще на свете не было. А тебе зачем?
Сбиваясь и торопясь, Оля рассказала. Парень слушал, заинтересованно подняв брови.
Подожди
Сунулся в комнату и вскоре выскочил уже в брюках, рубахе и туфлях.
Иди на кухню. Я мигом, кинул он Оле.
Она слышала, как он стучал в двери, что-то коротко говорил и шел дальше. Вскоре в кухне собралось шесть человек, все пожилые. Среди них была и бабка, впустившая Олю в квартиру.
Это наши старожилы, сказал парень Оле. Дуй, выкладывай!
И Оля снова рассказала, зачем пришла.
Старики сразу сочувственно заохали, заговорили. Особенно близко к сердцу приняла Олину историю та старуха, которая впустила девочку в квартиру. Вовсе она не была немая и не такая уж страшная, как сначала показалось Оле. Выяснилось, что самый давний из жильцов живет в этой квартире с тридцать четвертого года. Жимского тогда здесь не было. Это он отлично помнит. Другие старики тоже не знали Жимского.