Ответ Петлюры сводился примерно к следующему: «Армия знает, что надо делать. Я ей полностью доверяю и не вмешиваюсь в ее внутренние дела» .
Иными словами: не мешайте моим гайдамакам громить ваших жидов, зря они бить не будут, а я, Симон Петлюра, им доверяю!
И кто же, зная всю эту историю до конца, поверит в искренность петлюровской юдофилии и в
весомость его Министерства по еврейским делам, в серьезность его приказов-слезниц и фарисейских репрессий против своих громил, а равно и в его громы и молнии в адрес антисемитов-деникинцев?!..
Добровольцы вошли в Киев 31 августа 1919 года, и на протяжении всего сентября в городе шел эдакий ползучий «тихий погром» . Погромщики армия, банда или население собирались малыми группами и уходили трясти жидов, а военная администрация им это как бы не позволяла, но так, что раз за разом у нее это все хуже получалось не позволять. Жертвы у «тихого погрома» в сентябре были, но считаные единицы.
Но 14 октября дерзкий красноармейский налет, пусть и совсем ненадолго, но выбил белых из Киева. Спасаясь от большевиков, жители вместе с войсками А. М. Драгомирова покинули город и засели на левом берегу, в Дарнице: около 60 тысяч киевлян, среди которых почти не было евреев. Поползли слухи: евреи предатели, евреи восторженно встречали Красную армию, евреи стреляли по отступающим войскам, евреи обливали их из окон кипятком и кислотой (sic!) и т.п.
И когда деникинцы, рассвирепев, уже назавтра начали отвоевывать Киев, то за ними с 14 по 19 октября потянулся ночной погромный шлейф. Именно ночной, потому что погромщики а большинство среди них составляли нижние чины Вооруженных сил Юга России, рядовые казаки да кубанцы из полка Шкуро опасались светиться днем. Было тогда убито, по разным оценкам, от 300 до 600 человек, массовыми были изнасилования.
Погромщики ходили по домам и квартирам ватагами по 5-6 человек в каждой. Вслед за армейскими часто чисто по-шакальи, «второй волной» приходили и местные. Отрядов еврейской самообороны как таковых не было, и своеобразным инструментом защиты стала тогда «акустика»: дружный крик и вой громимых и стук по металлу и так целыми домами и даже кварталами! Этот концерт навсегда запомнил и запечатлел в своих мемуарах Илья Эренбург:
В черных домах всю ночь напролет кричали женщины, старики, дети; казалось, что кричат дома, улицы, город .
Этот сводный звук заменял сирену, и когда и если на звук прибывали драгомировские офицерские патрули, погромщики всегда рассеивались и таяли в ночи.
Более всего Проскуровский погром выделялся другим своей принципиальной геноцидальностью! Рядовые гайдамаки присягали под знаменем присягали в том, что грабить еврейское добро они не будут, что насиловать еврейских баб они не будут, а сосредоточатся на главном и только на нем на убийстве, убийстве, убийстве и еще раз на убийстве евреев, причем не абы каким, а только холодным оружием, без траты пуль! Любо!..
Власть в Проскурове менялась чаще, чем в Киеве, но до февраля 1919 года погромов здесь не было. Композиция местной власти выглядела так: городской голова Сикора, поляк, председатель городской Думы доктор Ставинский, тоже поляк. Военный комендант Киверчук, бывший фельдфебель царской армии: именно он и стал главным вдохновителем и подстрекателем к погрому. Комиссар бывший народный учитель Таранович. Город охранялся милицией, подчиненной коменданту, но городское самоуправление ей и ему не доверяло и организовало собственные вооруженные отряды самообороны, состоявшие преимущественно из евреев, так называемую квартальную охрану с христианином Гурским и евреем Шенкманом во главе. Естественно, Киверчук чинил самообороне всяческие затруднения, а за три недели до погрома хитростью заставил их самораспуститься, обещав жителям обеспечить в городе надежный порядок.
5 февраля в город для отдыха после боев и несения гарнизонной службы вошли Запорожская казацкая бригада Украинского республиканского войска имени Головного
атамана Петлюры и 3-й Гайдамацкий полк (со шлейфом погромной репутации) под общим командованием атамана Ивана Семесенко (1894-1920).
6 февраля атаман известил городскую думу о том, что приступает к исполнению обязанностей начальника гарнизона. В тот же день по городу был расклеен следующий его приказ: