Я осмотрел кабинет. Обстановку, кроме персонального компьютера, или как там он называется в этом мире, можно было смело назвать антикварной. Но весь интерьер был в прекрасном состоянии, явно проходя, время от времени, реставрацию.
На стенах висели картины, изображающие, по всей видимости, предшественников Льва Моисеевича на этом посту.
Обстановка кабинета подтверждала мое предположение о том, что сидящий передо мной человек, ни за что не допустит, чтобы этому заведению был причинен ущерб.
В кабинете мы были не одни. У дальней стенки, на кожаном диванчике, сидела женщина. На вид, около 30 лет. Сидела она вальяжно, закинув ногу на ногу, опираясь локтем на спинку дивана. Сидела, как у себя дома.
Это моя внучка Марина, сказал Лев Моисеевич, заметив то, как я смотрю на сидящую, со временем, она займет мое место.
Он это сказал, с гордостью глядя на свою внучку.
Сама же эта «внучка» имела вид типичной «мажорки». Что впрочем не означало автоматически ее безмозглости. Мне она показалась довольно житрожопой особой, которая лениво рассматривала меня с едва заметным презрением и жалостью.
Ее наличие тут не входило в мои планы и могло им помешать.
Как говорится, все всегда идет не так, как было изначально задумано.
Лев Моисеевич, начал я разговор, обратившись к хозяину кабинета, нацепив самую лучшую свою улыбку, находясь в вашей клинике мне стало гораздо лучше, несмотря на то, что моя память пока ко мне не вернулась. Примите, пожалуйста, мою благодарность.
Тот кивнул, откидываясь на спинку кресла и сказал:
Я полагаю, Кайа, что ты мне хотела сказать еще что-то, помимо слов благодарности.
Перестав улыбаться, я вернул на лицо маску спокойствия, продолжив:
Так и есть, позвольте мне заранее извинится, если мои слова покажутся вам дерзкими или оскорбительными. Я ни в коем случае не хочу обидеть вас. А также за то, что невольно могу втянуть вас и вашу клинику в свои семейные неурядицы.
Лев Моисеевич молча сидел, ни сказав ни слова, а вот его внучка, перестав улыбаться, сощурившись, очень внимательно следила за мной и моими словами.
Как вам известно, продолжил я, глядя чуть в сторону от него, мною была сделана невероятная глупость, я совершила попытку суицида. Несмотря на то, что меня спасли, я побывала за гранью жизни.
А вернувшись оттуда, я уставился ему в глаза, закончив фразу, я поняла, как хочу жить и не желаю умирать. Могу с полной уверенностью сказать, что в мире найдется мало людей, с такой жаждой жизни, как у меня.
Но, продолжил я, переведя взгляд на книжный шкаф, после того, как меня выписали из больницы, я оказалась тут.
Что весьма логично, продолжил я свой монолог, подобные мне люди, до того, как вернутся в общество, должны получить соответствующую помощь.
Лев Моисеевич просто кивнул, выражая согласие с моими словами.
Но, мне также известно, что забирать меня, после курса лечения, моя родня не хочет, желая, чтобы я тут осталась на как можно более длительный срок. Желательно, чтобы я никогда не покинула этих стен. А ваша клиника, как я узнала недавно, за определенную мзду и, закрывая глаза на этичность и законность, оказывает определенным семьям услуги такого рода. Как говорится деньги не пахнут.
Не успел я закончить фразу, как с диванчика, позади меня, вскочила взбешенная моими словами «внучка» и со злостью спросила:
Как ты смеешь так разговаривать с Львом Моисеевичем?
Вот и подвернулся прекрасный шанс подумал я про себя, с улыбкой, избавиться от присутствия «дорогой внучки» в нашей, со Львом Моисеевичем, беседе.
Повернув в ее сторону голову, с выражением лица и тоном, скоторыми утомленные взрослые говорят расшалившимся неразумным детям, я сказал:
Тебя, я сделал акцент на этом слове, специально не использовав его уважительную форму, с которой ребенок должен обращаться ко взрослому, родители не учили, что когда взрослые люди разговаривают, дети должны сидеть в уголке и молчать, не мешая.
«Внучка», как раз сидевшая «в уголке», сначала смертельно побледнела, а потом покраснела, как рак. От унижения. Будучи чрезвычайно гордой женщиной, с раздутым чувством собственной значимости, к которой большинство людей относилось с большим уважением, зная, что она унаследует семейную клинику, как она могла спокойно вынести такие слова, в свой адрес? Да еще кем сказанные? Малолетней идиоткой-суицидницей, родственники которой, сбагрили ее сюда, с глаз долой. Естественно никак.
И резко вскочив со своего места, она помчалась к моему креслу, попытавшись меня из него выдернуть, схватив за руку, гневно ругаясь:
А ну пошла отсюда вон, в свой домик, идиотка! Мало того, что сумасшедшая, так еще и невоспитанная!
Марина, спросил не повышая голос, офигевший от происходящего, Лев Моисеевич, что ты творишь??? Веди себя прилично.
Он сказал это, не повышая голоса, но присутствующим показалось, будто он заорал.
Отпустив меня, с пылающими от гнева и смущения щеками, она начала жаловаться:
Но дедушка, ты же слышал, что она
Она не договорила, ее дед поднял руку, останавливая поток ее слов.
Сядь на место, сказал Лев Моисеевич своей внучке.