«Обыщите комнаты Она может где-то прятаться», - вспомнила я слова герцога.
Понятно, что
принесла ещё чаю и кусок пшеничного хлеба, угадав, что оладьи не пришлись мне по вкусу, потом ещё поахала, расспрашивая о подробностях, а потом отправилась досыпать.
Я разделась, умылась и рухнула в постель, не совсем уверенная, что смогу заснуть.
Так и получилось. Я вертелась в постели с боку на бок, а сон никак не шёл. В довершенье всего, захотелось в туалет, и я со вздохом поднялась, обулась, завернулась в накидку и на ощупь отправилась на первый этаж, чтобы добраться до уборной.
Лестницу с чердака я благополучно преодолела, прошла по второму этажу и уже хотела спуститься, но тут услышала шёпот из тётушкиной спальни. Светильник там был потушен, но дверь открыта, и я ясно расслышала своё имя. То, что тётя с мужем говорили обо мне в этом не было ничего удивительного. Я бы прошла мимо, но тут тётя запричитала:
- Не надо, Роберт, дорогой! Это как-то не по-человечески, не по-родственному! Она же совсем ещё ребёнок! И она ведь заплатила тебе!
Замерев, я прислушалась, чувствуя, как по спине пробежал противный холодок.
- Десять золотых? хмыкнул «дорогой» Роберт. Ты представляешь, чем мы рискуем, если она, и правда, в бегах? А эта идиотка ещё и карету наняла до самого нашего дома. Через день-два опросят всех извозчиков, и всё узнают. Нас за это не похвалят, можешь быть уверенной.
- Роберт!.. простонала тётя.
- Ты видела, сколько у неё драгоценностей в ящике? перебил её Скруп. Мы можем получить всё, а не какие-то паршивые десять золотых. И не надо мне тут руки заламывать. Стереги её, а я завтра сразу поеду в тайный комитет. Если сообщу о ней, нас не накажут. И ящик её припрячь. Скажи, что так безопаснее. Потом она ничего не докажет. А если Сен-Меран выпутается, то вернём. Мол, просто взяли на хранение.
Тётя тихо заплакала, но возражений я не услышала.
Схватившись за перила, я уже и забыла, куда собиралась.
Значит, вот так. Лучше забрать всё. Лучше сообщить
На цыпочках вернувшись в комнату на чердаке, я лихорадочно оделась, не зная, что предпринять. Ждать до утра? Попытаться договориться? Или бежать сейчас? Одна, за городом, со шкатулкой, полной монет и драгоценностей, под мышкой мне останется только покричать разбойникам, что я здесь
В птичнике заорали петухи. Скоро утро, и надо что-то решатьСейчас или потом? А ведь «потом» может и не быть Скрупы просто запрут меня, и вызовут гвардейцев тайного комитета
Подхватив шкатулку, я снова спустилась по лестнице, прошла на цыпочках по второму этажу, добралась до входной двери. Довольно долго я провозилась с тугой дверной задвижкой, вздрагивая и прислушиваясь всякий раз, когда она противно и громко скрипела, двигаясь в пазах. Но вот дверь была открыта, и я выскользнула из дома, сразу взяв трусцой от порога.
Выбравшись на главную дорогу, на первом же повороте я позволила себе передышку, сгорая от стыда, что вынуждена делать свои дела в кустиках, под открытым небом. Вот вам и шикарная леди Лайон, которая вчера щеголяла в белом атласе и жемчугах.
Поразмыслив, я решила, что с такой тяжелой ношей, как шкатулка, набитая ценностями, далеко мне не уйти, да и небезопасно разгуливать с ней в обнимку.
Уже немного рассвело, и я, заметив возле подорожного столба одинокий дуб, вооружилась сухой палкой, раскопала землю и спрятала шкатулку в его корнях, оставив себе несколько монет, которые распихала в чулки. Ещё взяла пачку ассигнаций и документы, засунув их за край корсажа, и мамино жемчужно ожерелье, которое спрятала в причёске, туго заколов волосы шпильками.
Теперь я шла налегке, и могла сразу убежать с дороги, если слышала стук копыт или звон лошадиной сбруи. Больше всего я боялась, что Скруп обнаружит моё бегство и отправится в погоню, но уже рассвело, опустился холодный, густой туман, а по дороге проехали всего две телеги вилланы ехали куда-то, лениво похлёстывая лошадей.
Можно было попросить подвезти меня поближе к столице, но я не осмелилась. Лучше идти пешком, так меня труднее будет найти тем, кто станет искать.
До столицы я добралась заморенная, уставшая, башмаки мои были в дорожной пыли, подол платья в грязи, а на руки, которыми мне пришлось закапывать драгоценности, было страшно смотреть. Гвардейцы, охранявшие ворота, взглянули на меня равнодушно, и я прошла в город, надеясь, что никто не узнает леди Лайон в той замарашке, какой я стала.
К дому дяди я пришла лишь в обед, и слышала, как горожане на всех углах, как обсуждали смерть короля. Окна домов были затянуты чёрным крепом, на флагштоках приспущены флаги, уличные торговцы цветами продавали букеты, перевязанные чёрными лентами.
Дядя Бартоломью жил не в таком просторном доме и не в таком дорогом районе, как мы, но штат
прислуги у него был гораздо больше. Часть слуг перешла к нему на службу от покойного дедушки, и многие хорошо меня знали.
Первой меня увидела бывшая мамина кормилица, которая у дяди Бартоломью занимала почётную должность старшей кухарки.
Всплеснув руками, она бросилась ко мне и проводила в дом, налив стакан вина, разведённого водой, и поставив на стол тарелку мясной похлёбки с кусочками мяса, пряными травами и жирной заправкой из тёртого масла и муки. Пока я жадно ела, она сбегала за дядей, и тот примчался со скоростью, которой никто не мог ожидать от этого тучного, важного человека.