Признание опустошило старика, и он устало откинул голову назад. Мы ждали.
Я хотел найти способ расплатиться с тобой, добавил он, не глядя Йолте в глаза. Я выполнил приказ Харана, но со временем пожалел об этом.
Известно ли тебе имя жреца или местонахождение Хаи? спросила Йолта.
Я счел своим долгом не выпускать твою дочь из виду. Все эти годы я следил за ее жизнью. Жрец умер несколько лет назад, но перед смертью освободил Хаю. Ее воспитали для служения в лечебнице при храме Исиды Целительницы. Она и сейчас там.
Скажи, заговорила Йолта, и я увидела, каких трудов ей стоило хранить спокойствие, зачем Харану продавать моего ребенка? Он мог отдать ее на удочерение, и его ложь стала бы правдой.
Кто поймет, что творится в душе у Харана? Знаю лишь, что он хотел избавиться от ребенка, чтобы не осталось никаких следов. Удочерение потребовало бы трех копий бумаг: одна для Харана, одна для приемных родителей и одна для царского писца. Скрыть имена родителей было бы невозможно, в отличие от жреца. Он с усилием поднялся: Когда будешь в храме, спроси Диодору. Другого имени Хая не знает. Ее растили египтянкой, не иудейкой.
Он уже собрался уходить, и я спросила:
В библиотеке я видела мужчин в белых туниках, которые взбирались по лестницам. Кто они?
Мы зовем их библиотекарями. Они следят за порядком, составляют описи и выдают кодексы ученым. Библиотекарей можно увидеть на улицах, когда они бегом доставляют свитки читателям. Кое-кто из них продает списки всем желающим, другие же помогают писцам, покупают чернила и папирус. Избранные счастливцы отправляются за новыми кодексами в далекие страны.
Из Лави выйдет прекрасный библиотекарь, заметила я, внимательно следя за своим другом. Мне хотелось понять, понравится ли ему моя идея. Лави тут же расправил плечи от гордости, решила я.
А хорошее ли у них жалованье? поинтересовался Лави.
Вполне достаточное, ответил Аполлоний после некоторой паузы. Когда Лави вдруг заговорил, да еще так прямо, старый казначей удивился. Но эту должность тяжело получить. Чаще всего она переходит от отца к сыну.
Ты сказал, что хочешь искупить свою вину, вмешалась Йолта. Мы будем в расчете, если ты выхлопочешь место нашему другу.
Онемевший от неожиданности Аполлоний несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем ответить:
Ну не знаю будет непросто.
Твое влияние велико, польстила ему Йолта. Должно быть, многие тебе обязаны. Устройством Лави в библиотеку не искупить продажу моей дочери, но твой долг мне будет уплачен. Твое бремя станет легче.
Старик оглядел Лави.
Он начнет с низкооплачиваемой должности помощника. Учение не из легких. Нужно читать по-гречески. Умеешь? обратился он к Лави.
Да, кивнул тот.
Я была удивлена. Наверное, читать по-гречески он научился в Тивериаде.
Тогда я сделаю все, что в моих силах, сказал Аполлоний.
Когда старик ушел, Лави тихонько спросил:
Научишь меня читать по-гречески?
XIV
На обратном пути мы набрели на художника, который рисовал женское лицо на доске из липы. Он работал в небольшом общественном дворе. Перед мастером во всем блеске своею великолепия сидела женщина. Группа зевак наблюдала за работой. Мы присоединились к ним, и я с отвращением вспомнила часы, проведенные перед рисовальщиком во дворце Антипы.
Она делает портрет для похорон, объяснила Йолта. Когда женщина умрет, рисунок поместят на ее лицо внутри саркофага, а до тех пор он будет висеть у нее дома. Изображение должно сохранить память о ней.
Я слышала об обычае египтян класть странные предметы в гроб еду, украшения, одежду, оружие, бесчисленное множество вещей, которые могут понадобиться в загробной жизни, но это мне было в новинку. Я смотрела, как из-под пальцев художника возникает на доске лицо модели безупречное и точно такого же размера, что
и оригинал.
Я отправила Лави выяснить, сколько стоит нарисовать портрет.
Художник сказал, цена ему пятьдесят драхм, сообщил Лави, вернувшись к нам.
Спроси, нарисует ли он меня следующей.
Йолта удивленно улыбнулась:
Хочешь заказать портрет для похорон?
Не для похорон. Для Иисуса.
А может, и для себя.
Вечером я поставила свой портрет на столик рядом с кроватью, подперев его чашей для заклинаний. Художник ничего не приукрасил и написал меня как есть, в поношенной тунике, с простой косой, перекинутой на грудь, и непослушными прядками волос, падающими на лицо. Просто Ана. Но что-то особенное было в этом рисунке.
Я взяла его в руки и поднесла к лампе, желая рассмотреть получше. В луче лампы краска переливалась, и мое лицо казалось очень юным: уверенный взгляд, подбородок смело поднят, лицо дышит силой, уголки губ устремлены вверх.
Я сказала себе, что по возвращении в Назарет, когда вновь увижу Иисуса, попрошу его закрыть глаза и вложу ему в руки портрет. Он посмотрит на него с восхищением, а я скажу с притворной серьезностью: «Теперь, если мне снова будет угрожать темница и придется бежать в Египет, ты не забудешь моего лица».
Потом я рассмеюсь, и он подхватит.
XV
Последние три недели я проводила каждое утро в скриптории, обучая Лави греческому, вместо того чтобы исполнять свои обязанности. Даже Фаддей присоединился к обучению, настояв, чтобы наш ученик начал с копирования алфавита. Раз за разом на обратной стороне старых ненужных папирусов появлялись греческие буквы. Я тщательно уничтожала следы наших занятий, чтобы по возвращении Харана они не попались ему на глаза.