Когда Памфила ушла, ложка Йолты глухо стукнула о миску. У меня тоже пропал аппетит. Я снова легла на землю, закрыла глаза и попыталась отыскать в памяти лицо мужа, но ничего не нашла.
VI
Ступай на рынок и купи дорожный мешок из шерстяной ткани, куда поместятся свитки. Я подвела его к каменному сосуду в моей комнате, вытащила оттуда свитки один за другим и разложила их на постели. Наша старая кожаная сумка уже маловата.
Лави посмотрел на свитки.
Их двадцать семь, сказала я.
Из маленького окошка в комнату проникало послеполуденное солнце. Проходя сквозь пальмовые листья, его лучи становились бледно-зелеными. Я смотрела на свитки. Годами я вымаливала право писать. Каждое слово, каждый росчерк пера стоили усилий и потому были бесценны. Меня пронзило неожиданное чувство не знаю, можно ли назвать его гордостью, скорее это было удовлетворение оттого, что я, так или иначе, добилась своего. Это же надо! Двадцать семь свитков.
За последний год я закончила повести о библейских матриархах, записала историю Хаи, утраченной дочери, и Йолты, матери, которая ищет свое дитя. Я показала ее тете, едва просохли чернила, и та, закончив чтение, сказала: «Хая потеряна, но ее история останется с нами», и я поняла, что это принесло ей облегчение. Я записала свои причитания по Сусанне, которыми покрывала черепки, оставленные в Назарете. Всё я не вспомнила, но порадовалась и тому, что удалось записать. Я изложила историю своей дружбы с Фазелис и ее побега от Антипы, а также составила описание нашей жизни в Назарете.
Лави оторвал глаза от охапки папирусов:
Значит ли новая сумка, что мы скоро отправляемся в путь?
Я все еще жду весточки из Галилеи. И когда она придет, я хочу быть готова.
Мне действительно требовалась сумка побольше, но я отправляла Лави в город не только за этим. Я размышляла над тем, как перейти к щекотливому вопросу, когда он вдруг сказал:
Я хочу жениться на Памфиле.
Новость меня ошарашила.
А хочет ли Памфила выйти за тебя?
Мы заключили бы брак хоть завтра, будь у меня средства к существованию. Мне придется искать работу здесь, в Александрии, ведь она не покинет Египет.
Лави собирается остаться здесь? У меня упало сердце.
А когда я найду работу, добавил он, я пойду к ее отцу. Мы не сможем пожениться без его благословения. Он виноградарь в Дионисии. Не знаю, даст ли он согласие на брак с чужеземцем.
С чего бы ее отцу тебя отвергать? Если хочешь, я могу написать ему, превознося твои достоинства.
Спасибо.
Мне нужно знать: ты еще планируешь проводить нас в Галилею? Мы с Йолтой не можем путешествовать в одиночку, это слишком опасно.
Ана, я вас не брошу, ответил Лави.
Я ощутила прилив благодарности, а потом и радость. Прежде он никогда не называл меня Аной, даже после того, как я объявила его свободным. Это был не только знак дружбы, но и скромная декларация независимости.
Не волнуйся, я найду деньги на твою обратную дорогу в Александрию, сказала я и, не успев еще договорить, поняла: деньги у меня уже есть. Нам все равно придется уехать, когда будет нечем платить Харану, независимо от того, придет письмо от Иуды или нет, так почему бы не сделать этого раньше? Разница покроет дорожные расходы
Лави.
А теперь отправляйся на рынок, повторила я. Иди на тот, что у гавани.
Но до него далеко, и он не такой уж и большой. Не лучше ли будет
Лави, ты должен заглянуть в гавань, это самое важное. Ищи корабль из Кесарии. Поговори с теми, кто на нем приплыл, с торговцами, моряками, с кем угодно. Мне нужны новости об Антипе. Может быть, его уже нет в живых. Если тетрарх болен или мертв, мы можем вернуться в Галилею со спокойной душой.
Я рассеянно бродила по нашим комнатам, пока Йолта читала, иногда останавливаясь, чтобы отпустить какой-нибудь комментарий насчет Одиссея, который здорово раздражал ее тем, что целых десять лет не мог вернуться к жене по окончании войны. Не меньшую злость вызывала у нее и Пенелопа, которая дожидалась мужа все это время. Я почувствовала некоторое сходство с Пенелопой. Об ожидании я знала не понаслышке.
День катился к вечеру. Лави, наконец-то вернувшийся домой, возвестил свой приход коротким быстрым стуком. Когда я открыла дверь, лицо у него было серьезное. Он выглядел напряженным и усталым.
Я не питала больших надежд на то, что Антипа и в самом деле больше не представляет для нас опасности: разве можно всерьез ожидать, что тетрарх умрет за год? Но я не предполагала, что новости, которые принес нам Лави, окажутся такими тревожными.
Он снял большую сумку серой шерсти с плеча и протянул ее мне:
Я отдал за нее три драхмы.
Он уселся на полу, скрестив ноги, и я налила ему фиванского вина. Йолта закрыла кодекс, отметив кожаным шнурком место, где остановилась. Внутри лампы, потрескивая, выплясывал огонек.
Узнал что-нибудь? спросила я.
Добравшись до гавани, начал Лави, отводя взгляд, я стал прогуливаться по пристани. Там были суда из Антиохии и Рима, но не из Кесарии. Со стороны маяка подходили еще три корабля, у одного из них паруса были багряные, и я решил подождать. Как я и предполагал, это оказалось римское торговое судно из Кесарии. С него сошло несколько паломников-иудеев, которые возвращались с празднования Пасхи в Иерусалиме. Они не стали говорить со мной. Потом появился римский солдат и прогнал меня