Иисус испытующе посмотрел на меня своими бездонными глазами:
Ты здорова?
Да, только немного устала.
Тогда мы пойдем и немного отдохнем. Однако он медлил, вглядываясь в налитое алым небо. Смотри, показал Иисус на восток, где на небо вплывал узкий серп месяца, такой прозрачный, словно пар изо рта зимой. Солнце садится, а луна восходит.
Голос у него был задумчивый, и мне показалось, что я знаю, о чем речь, что это знак для нас. Мне вспомнилась история Исиды, которую Йолта когда-то давно рассказывала нам с Тавифой. «Только представь, говорила она. Часть тебя может умереть, а потом возродиться в новом обличье и занять прежнее место».
И сейчас я будто смотрела, как прежняя жизнь сгорает алым пламенем, а вместо нее восходит новая жизнь, пока неясная и тусклая. Это было волшебно, и тоска, которую прежде вызывала мысль о ребенке, покинула меня.
Только не очень коротко, попросил Иисус.
Так ты Самсон, который верит, будто его сила в волосах? спросила я.
А ты Далила, которая собирается отнять ее?
Мы поддразнивали друг друга в шутку, без злобы, однако за этим скрывалось напряжение: мы оба словно набрали полную грудь воздуха и ждали, когда можно будет выдохнуть.
Перво-наперво мы нашли поросший травой холмик, где можно было присесть. Потом муж ушел молиться, но вернулся раньше, чем
я ожидала. Сомневаюсь, что он успел прочесть Шма больше десяти раз. Я принесла с собой египетские ножницы Йолты и уже держала наготове длинные бронзовые лезвия.
Надеюсь, ты умеешь обращаться с этой штуковиной, сказал Иисус. Я в твоей власти.
Я опустилась на колени позади него и соединила лезвия, срезая кончики волос. Кудри падали вниз темными завитками. Я чувствовала запах кожи Иисуса, пряный, землистый, словно от влажной глины.
Закончив стричь, я отложила ножницы.
Мне нужно кое-что тебе сказать. Я подождала, пока муж повернется и посмотрит мне в глаза. У меня будет ребенок.
Значит, это правда, отозвался он.
Ты не удивлен?
Я начал догадываться вчера вечером, когда ты прикрыла живот рукой. Иисус на миг сомкнул веки, а когда открыл глаза, в них горели искры беспокойства. Ана, скажи мне правду: ты рада этому ребенку?
Я чувствую умиротворение.
Так оно и было. После долгой разлуки с чернилами я уже и не помнила, зачем вообще глотала масло черного тмина.
Когда мы вернулись, Иисус позвал домочадцев под оливу, где делались объявления о помолвках, беременности и рождении детей, а также обсуждались домашние дела. Первыми показались Мария и Саломея, благоухая тутовником, за ними Юдифь, Береника и весь выводок детей. Иаков и Симон вышли из мастерской. Йолте приглашение не требовалось: она сидела под деревом еще до нашего появления. Всех, кроме тети, мучило любопытство, хотя предположений никто не строил. Никому и в голову не пришло бы, что бесплодная жена Иисуса носит дитя. Я вцепилась в руку мужа.
У нас хорошие новости, объявил он и посмотрел на мать. Ана ждет ребенка!
Несколько томительных мгновений никто не двигался с места, а потом Мария и Саломея бросились ко мне: Мария наклонилась поцеловать меня в живот, а Саломея улыбнулась так печально, что я едва не отвернулась. До чего же нелепо, подумалось мне, что я, не желая детей, смогла зачать, а у Саломеи, жаждавшей ребенка, ничего не вышло.
Симон и Иаков похлопали Иисуса по спине и вытащили на середину двора, где все трое, обняв друг друга за плечи, пустились в пляс. Братья радостно покрикивали и возносили хвалы: «Восславим Господа, который излил на тебя свое благословение. Дай Бог тебе сына».
Криво остриженные волосы Иисуса разметались по щекам. Каким же счастливым выглядел мой муж в тот день!
XIV
Схватки разбудили меня до рассвета. Я лежала на тюфяке прямо на земляном полу, растерянная и одурманенная сном и жгучей болью в спине. В темноте я потянулась к Иисусу, но обнаружила, что его тюфяк пуст. Я вспомнила, хотя и не сразу, что три дня назад он ушел в Капернаум.
Его нет. Наш ребенок появится на свет слишком рано, а его отца нет рядом.
Спазм, скрутивший живот, усилился. Я прижала кулак ко рту, слушая стон, вырывающийся из-под пальцев, сдавленный и жуткий звук. Сильнее, сильнее боль сжала челюсти, и я поняла, что это такое роды. Клыки вонзались в тело и отпускали его, вонзались и отпускали, и мне не оставалось ничего другого, как позволить им медленно пожирать меня. Я обхватила руками раздувшийся живот и начала раскачиваться из стороны в сторону. Мне было страшно. Я носила ребенка всего семь месяцев.
Последние несколько месяцев Иисус ходил в Капернаум ловить рыбу на Галилейском море, чтобы помочь семье прокормиться. Он полагался на дружбу с местными рыбаками, которые брали его на свои лодки, позволяя забросить сети. Свою часть улова он обменивал на самое необходимое.
Я не вправе была сердиться на мужа. Возможно, разлука тяготила его меньше, чем меня, но и радости не доставляла. На этот раз он обещал вернуться меньше чем через месяц, задолго до предполагаемого срока
родов. Откуда ему было знать, что ребенок решит появиться на свет так стремительно. Иисус наверняка расстроится, что его не было со мной в такой момент.