Ана, дочь моя. Никогда раньше я не слышала такого подобострастия в голосе отца. Нет лучше доли для тебя, чем стать наложницей тетрарха. Ты будешь ему почти что второй женой.
Я повернулась к нему, сощурив глаза.
Тогда я буду той, кем меня называют шепотом: потаскухой.
Наложница не блудница. Она верна одному мужчине. Все различие лишь в статусе ее детей.
Я видела, что отец уже принял постыдное предложение, хотя притворялся, будто нуждается в моем согласии. Он не желал рисковать: отвращением и сопротивлением я могла вызвать ярость Антипы. А это, несомненно, отразилось бы на его положении при дворе тетрарха.
У наших праотцов Авраама и Иакова были наложницы, которые рожали им детей. Царь Саул и царь Соломон держали наложниц, как и царь Ирод, отец Антипы. Тут нет ничего предосудительного.
Но не для меня.
Антипа наблюдал за нами с другого конца зала. Его глаза отсвечивали желтым: жирный ястреб, оценивающий добычу.
Я не дам согласия.
Будь благоразумной! ярился отец. Тебя никто не возьмет замуж. Теперь, когда ты овдовела и опорочена, мне не за кого тебя выдать. Ты достанешься тетрарху Галилеи и Иереи. Поселишься во дворце, о тебе будут хорошо заботиться. Фазелис обещала тебе дружбу, Антипа благосклонно отнесся к моей просьбе не запрещать занятия письмом, которые тебе так полюбились.
Я уставилась прямо перед собой.
За наложницу не принято предлагать выкуп, продолжал отец, и все же Антипа согласился заплатить сумму в два мины . Вот как высоко он тебя ценит. Мы заключим контракт, который защитит твои права.
Терпение Антипы иссякло, и он подошел к нам.
Я приготовил тебе подарок. Он сделал знак своему домоправителю Чузе, и тот приблизился к нам с подносом, нагруженным табличками из слоновой кости наподобие той, которую прислала мне Фазелис, приглашая во дворец. Еще там были тростниковые перья и флаконы с разноцветными чернилами: два с зелеными, один с синими и три с красными. Следом появился слуга, который нес наклонную доску для письма из красного дерева, украшенную двумя резными драконами.
От вида подношений меня затошнило. Я прикрыла рот тыльной стороной ладони и твердо сказала:
Мой ответ нет.
Почему она не повинуется, как следует женщине? рыкнул Антипа на отца.
Я не покорюсь. Никогда. Я вскочила, бросила взгляд на поднос с подарками, на всю эту красоту и роскошь, и, повинуясь порыву, сунула одну табличку в потайной карман в рукаве. Пусть это будет вашим прощальным подарком, бросила я, повернулась к тетрарху спиной и ринулась прочь.
Чуза! Верни ее! раздался крик Антипы у меня за спиной.
Я помчалась со всех ног.
XXXIII
Сначала я решила укрыться в пещере, о существовании которой знали лишь Иисус и Лави, но там было негде спать, да и есть тоже было нечего, к тому же в такой час я вряд ли встретила бы там Иисуса. Он должен быть на северном склоне, где строят амфитеатр. Внезапно мне почудилось, будто на плечо легла рука, и я услышала голос Йолты: «Однажды придет твой час, и тогда тебе понадобится все твое мужество, чтобы добиться своего Твой час пробьет, потому что ты заставишь его пробить».
И я повернула к северному склону.
На стройке было шумно и грязно, споро стучали молотки, поднимая клубы известняковой пыли. Я стояла снаружи и смотрела на двухколесные тачки, маневрировавшие среди снующих людей, на деревянные краны, поднимающие необработанные каменные блоки, на рабочих, помешивающих раствор длинными шестами. Я не ожидала, что народу окажется так много. В конце концов я разглядела Иисуса почти на самой вершине холма: он сгорбился над камнем, выравнивая поверхность теслом.
Солнце опускалось в долину, и на спине Иисуса тень от строительных лесов нарисовала лесенку. Сами собой в голову пришли слова: «Под яблоней разбудила я тебя Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее»
Вокруг толпились торговцы, предлагающие инструмент, рулоны дешевого льна,
мясо; рабочие со стройки могли тут же отведать рагу по сравнению с рынком в базилике это был второсортный базар. Я поискала, где бы подождать окончания дневных работ. Место нашлось рядом с прилавком, за которым продавались овощи.
Солнце скользнуло еще глубже в долину. С приближением сумерек решимости у меня поубавилось. Я настолько погрузилась в раздумья, что подпрыгнула на месте, когда протрубили в бараний рог. Внезапно молотки замолчали, рабочие принялись складывать инструменты. Все они, включая Иисуса, чьи лоб и щеки были присыпаны каменной пудрой, устремились вверх по холму на улицу.
Хватайте ее! проорал мужской голос.
Иисус обернулся на крик, я тоже оглянулась и сразу отшатнулась: неподалеку стоял Чуза, тыча в меня пальцем.
Хватайте ее! снова закричал он. Она обокрала моего господина!
Рабочие, торговцы, покупатели, прохожие все замерли. Улица затихла.
Я отступила в лавку. Домоправитель тетрарха последовал за мной к корзинам с луком и нутом. Он был стар, но силен. Ухватив меня за запястье, Чуза втащил меня прямо в толпу, и тут же в мою сторону полетели плевки и ругательства. Люди не скрываясь глазели на меня.