Не следовало мне набрасываться на тебя, сказала я ей.
Она улыбнулась, отчего вокруг глаз разбежались морщинки, которые не портят, а лишь украшают женское лицо.
Все замолчали. Свекровь обняла меня за плечи, ее пальцы легли на кровавое пятно на плаще Иисуса. Она сильно постарела за два года моего отсутствия. В волосах прибавилось серебра, округлые прежде щеки обвисли, веки набрякли. Она превращалась в старуху.
Мария погладила меня по руке, желая успокоить, но движение ее пальцев пробудило запахи, скрытые внутри ткани плаща: пот, дым костра, вино, нард. Запахи, такие неожиданные и живые, отозвались горечью, и я осознала, что говорю об Иуде, потому что не смогу вынести разговоров об Иисусе. Я боялась их. Боялась той боли, которой они населяли даже самые обычные вещи. Но столько всего нужно было сказать, понять. Я поерзала и села прямо.
Я шла во дворец, когда случайно встретила Иисуса с крестом на спине. Мне ничего не известно о суде, об этих ужасных шипах у него на голове. Я посмотрела на женщин, которые вместе со мной взошли сегодня на Голгофу. Кто-нибудь из вас был там, когда Иисуса привели к Пилату?
Мария Магдалина подалась ко мне:
Мы все там были. Когда я пришла, перед дворцом уже собралась большая толпа. Иисус стоял на том крыльце, где римский прокуратор выносит свои приговоры. Пилат допрашивал его, но с моего места слов было не слышно.
Мы тоже его не слышали, сказала Саломея. Иисус почти все время молчал, отказываясь отвечать на вопросы Пилата. Это явно разгневало прокуратора. В конце концов он приказал, чтобы Иисуса отвели к Ироду Антипе.
При упоминании имени Антипы сердце сжалось от страха, а потом запылало гневом. Это он разлучил нас с Иисусом на целых два года.
Зачем Пилат отослал Иисуса к Антипе? спросила я.
Я слышала, заговорила Мария Магдалина, как некоторые в толпе шептались, что Пилат предпочел поручить Антипе вынесение приговора на случай народного возмущения. Люди могли взбунтоваться. Пролилась бы кровь. Но она была бы на совести Антипы, а прокуратора не в чем было бы обвинять. Иначе его отозвали бы в Рим. Лучше умыть руки, поручив дело тетрарху. Мы ждали на улице, и через некоторое время Иисус вышел с терновым венцом на голове и пурпурным плащом на плечах.
Это было ужасно, Ана, вздохнула Саломея. Антипа так нарядил Иисуса, чтобы посмеяться над ним: вот, мол, ваш царь иудейский. Солдаты Пилата кланялись ему и смеялись. Я видела, как Иисуса подвергли бичеванию. Он едва стоял на ногах, но голову держал высоко поднятой и не вздрагивал от насмешек.
Казалось, она вот-вот заплачет.
Кто же приговорил его к смерти Антипа или Пилат? спросил Лазарь, сцепляя и расцепляя пальцы.
Пилат, ответила Мария Магдалина. Он крикнул толпе, что, согласно обычаю, на Пасху принято отпускать одного приговоренного. Ох, как же я надеялась! Я решила он хочет освободить Иисуса. Вместо этого прокуратор спросил толпу, кого они пожелают отпустить: Иисуса или другого осужденного. Мы, женщины, пришли ко дворцу порознь, но к этому времени уже нашли друг друга в толпе и начали выкрикивать имя Иисуса. Однако там было много сторонников человека по имени Варавва зелота, которого держали в Антониевой башне как мятежника. Они принялись повторять его имя и заглушили наши голоса.
Меня потрясло, что Иисус все-таки мог спастись, но не спасся. Если бы я была там Если бы встала пораньше, если бы не медлила в Гефсиманском саду, я была бы на площади, наполнив воздух именем Иисуса.
Все произошло так быстро, повернулась ко мне Мария. Пилат указал пальцем на Иисуса и сказал: «Распните его».
Я закрыла глаза, чтобы не видеть картину, которая мучила меня больше всего, но ей были нипочем стены, веки, любые барьеры: мой возлюбленный, пригвожденный к кресту, пытается распрямиться, чтобы сделать глоток воздуха.
Так и выглядит скорбь?
В памяти мелькнуло одно глупое воспоминание.
Мария, ты помнишь, как Юдифь обменяла Далилу на рулон ткани?
Конечно, отозвалась Мария. На тебе лица не было.
Я обвела остальных взглядом, желая, чтобы они поняли.
Мне поручали смотреть за животными. Далила была не просто козой, она была моей любимицей.
Теперь она моя любимица, сказала Мария.
На краткий миг я испытала радость: Далила все еще жива, ее холят и лелеют.
Юдифь ненавидела эту козу, добавила я.
Думаю, она ненавидела силу твоей любви, заметила Саломея.
Надо признать, Юдифь любила меня не больше, чем Далилу, но чтобы без спросу потащить козу в Сепфорис и продать такого я не ожидала. Юдифь утверждала, что выменяла на нее кусок тонкого полотна, какого ей никогда не соткать. К тому же Иаков только что купил молодую козу, поэтому Далила больше была нам не нужна.
На лицах слушателей было недоумение: к чему этот рассказ. Но они лишь молчали, сочувственно кивая. «Всяк переживает горе по-своему, читалось в их взглядах. Ее мужа только что распяли, так пусть говорит что хочет».
В тот же день Иисус вернулся домой из Капернаума, где работал всю неделю. Я обезумела от горя. Хотя было уже далеко за полдень, муж, пусть и был голоден, повернул обратно и пошел в Сепфорис, чтобы выкупить Далилу на деньги, заработанные за целую неделю.