Муж постоянно присутствовал в моих мыслях. Просыпаясь, я представляла, как он встает с тюфяка; за завтраком вспоминала, как он неторопливо, особым движением, которого я ни у кого больше не видела, разламывает хлеб. А в те дни, когда Скепсида учила нас различать символы в священных книгах, я видела Иисуса на холме, где, по рассказам Лави, он проповедовал народам.
Спускаясь по дорожке, я миновала здание, где обычно проходило празднование сорок девятого дня. До торжества оставалось восемь суток. Я потратила многие часы, сочиняя песню, но ничего толкового у меня так и не вышло. Пойду и скажу Скепсиде, чтобы оставила надежду, решила я. Это не порадует наставницу, но вряд ли она меня прогонит.
По склону холма были раскиданы тридцать девять каменных хижин. Предполагалось, что члены общины будут жить каждый в своей, но в большинстве домов селились по двое. Мы с Йолтой занимали одну хижину на двоих, спали рядом на камышовых циновках. Скепсида предложила тете войти в число старших, но та отказалась, чтобы не лишать себя возможности работать в саду. Она часами пропадала в нашем крошечном дворе, сидя под одиноким тамариском.
Теперь, когда я снова обрела равновесие, мне нравилось, что не приходится делить монастериум ни с кем другим. У меня были деревянная подставка для письма и пюпитр, на котором можно было развернуть свиток. Скепсида снабдила меня папирусом и чернилами.
Добравшись до источника, я присела и наполнила сосуд водой. Мужские голоса, доносившиеся из сторожки, поначалу не привлекли моего внимания. Сюда часто приходили торговцы: женщины продавали муку, мальчишки мешочки соли. Но потом я расслышала, как кто-то сказал:
Беглянки здесь да, я в этом уверен.
Я поставила сосуд на землю. Натянув потрепанную накидку на голову, я на четвереньках поползла к источнику звука, стараясь подобраться как можно ближе. Младшего терапевта, исполнявшего роль привратника, нигде не было видно. Зато я приметила одного из старших, который разговаривал с двумя мужчинами в коротких туниках и сандалиях, зашнурованных кожаными ремешками до самых колен. На поясе у них висели короткие мечи. Типичная экипировка еврейского ополчения.
Мои люди встанут дозором на дороге на случай, если они соберутся бежать, сказал тот, что повыше. Я сообщу Харану. Если у тебя будут для нас новости, оставляй послания у сторожки.
Я не удивилась, что Харан нашел нас: странно лишь то, что этого не произошло раньше. Однако Йолта и Скепсида были убеждены, что он не посмеет нарушить неприкосновенность терапевтов, послав людей схватить нас.
Иудеи Александрии ополчатся против него, говорила Скепсида с уверенностью, которой я не разделяла.
Солдаты ушли, и я прижалась к земле, чтобы рассмотреть предателя, когда он будет проходить мимо меня, поднимаясь вверх по холму. Им оказался тощий сутулый Лукиан с глазами, похожими на изюмины. После Скепсиды он был самым влиятельным членом общины. Когда Лукиан скрылся из виду, я подняла сосуд с водой и бросилась в сад, чтобы предупредить Йолту.
Этот змей Лукиан и раньше шпионил на Харана, прошипела она. Возраст не изменил его к лучшему. Слишком долго он постился и воздерживался.
Два дня спустя Скепсида и Йолта заглянули ко мне в хлев.
Я сгребала свежую траву, чтобы покормить ослов, но тут же отставила грабли. Скепсида не стала терять время на приветствия и сразу же показала мне пергамент.
Сегодня я получила от Харана. Один из солдат, расставленных на дороге, принес его в сторожку.
Тебе известно о солдатах? изумилась я.
Моя работа заключается в том, чтобы знать о любых происшествиях, которые могут потревожить наше уединение. Я плачу мальчишке, торгующему солью, чтобы он сообщал мне все новости.
Прочти ей, сказала Йолта Скепсиде.
Скепсида нахмурилась она не привыкла, чтобы ей указывали, однако подчинилась, отодвинула пергамент подальше от глаз, прищурилась и прочла:
«Я, Харан бен-Филип Левит, верный покровитель терапевтов на протяжении двух десятков лет, пишу Скепсиде, досточтимой главе общины, и прошу ее передать под мое попечение моих сестру и племянницу,
ныне находящихся под защитой терапевтов. Передав указанных женщин моим людям, стоящим лагерем неподалеку, терапевты продолжат пользоваться моей щедростью». Она уронила руку, словно вес пергамента истощил ее силы. Я отправила ему письмо с отказом. Община потеряет покровительство Харана: об этом он пишет достаточно ясно. Что ж, нас ждет чуть больше постов, вот и все.
Спасибо, сказала я, опечаленная тем, что мы с тетей стали причиной лишений.
Она спрятала пергамент под плащ и удалилась. Глядя вслед наставнице, я поняла, что только она и стоит между нами и Хараном.
Теперь я знала, что напишу песню.
XXI
Правда, Скепсида предупредила меня о беспорядке.
Феано, наш библиотекарь, стар, болезнь обезножила его, сказала она. Он уже больше года не был в хранилище, а желающих занять его место нет. Но тебе следует поискать песни: ты много почерпнешь.
Теперь же мне пришло в голову, что наставницей мог двигать и иной мотив: она надеялась, что я стану библиотекарем поневоле.
Я расчистила место на полу, поставила лампу подальше от папирусов и принялась разворачивать свитки один за другим. Среди них были не только священные тексты иудеев с комментариями еврейских мудрецов, но и труды платоников, стоиков и пифагорейцев, а также греческие стихи и комедии Аристофана. Я принялась упорядочивать манускрипты по темам. К вечеру я рассортировала более пятидесяти свитков и сделала для каждого описание, как заведено в Александрийской библиотеке. Затем я подмела пол и разложила по углам эвкалиптовые листья. Я как раз отряхивала руки, к которым прилипли клочки пахучих листьев, и тут случилось чудо, о котором я и не подозревала весь день.