- Я дам вам еще таблетки, - сказал доктор.
Он порылся в ящике и протянул мне таблетки.
- Принимайте неделю три раза в день, думаю, вам станет легче. Все-таки вы физически здоровы, потому что болезнь ваша не душевная - духовная. Иное дело, захлестнувшая сейчас
Россию эпидемия. Мы, врачи, констатируем новую, совершенно оригинальную, современную психическую болезнь. Жажду убийства.
- Эта болезнь известна давно, доктор, - сказал я, - она называется садизм. Просто садизм принял сейчас массовую форму.
- Нет, это не садизм, - сказал доктор.
- В этом случае не обычный садизм, не помешательство, не стремление новыми преступлениями заглушить укоры совести. Это именно жажда убийства. Единственное лекарство для таких больных - либо самоубийство, либо убийство не менее трех раз в неделю. Страдающие подобной болезнью лишены сна, теряют аппетит, все мускулы их ослаблены, и они делаются неспособными ни к мускульному труду, ни к полному бездействию. Вообще колоссально возросло число душевнобольных, лечебницы в городах переполнены.
- Доктор, - спросил я, - а что вы можете сказать о бароне?
- О бароне? Некоторые считают его маньяком. Я с этим не согласен, хоть, безусловно, он человек параноического склада, рассматривающий себя как единственно живого, существующего в окружении фантомов. Это, безусловно, новый тип, тип только лишь нарождающегося времени, и этим он отличается от патриархальных тиранов прошлого, даже кровавых. Это творец тотальных мифов или утопий, отсюда и безумная энергия, которой обладают лица с навязчивыми идеями.
- А его отвратительная жестокость? - сказал я. - Неужели его жестокость никогда не вызывала ответной реакции в образованной среде?
- Да, его жестокость известна многим. У него бывают и дикие, чисто клинические приступы, когда трудно определить границу между неуравновешенностью и душевной болезнью. Тогда, говорят, горе тем, кто сидит на гауптвахте, потому что у барона сжалось сердце, и он готов на все, лишь бы отпустить его. Он обязательно заедет на гауптвахту и произведет краткий и правый суд.
- На этот раз он ради того, чтобы сердце отпустило, послал меня, - сказал я. - Видно, для того, чтобы привязать к себе кровью. Как же после этого не считать его маньяком?
- Даже те, кто так считают, - сказал доктор, - признаются, что маньяком он стал постепенно, поддавшись стихийным порывам жестокой борьбы с красными. Во всяком случае, невзирая на жестокость, трагическая попытка барона в одиночку бросить вызов большевикам, здесь, на границе Монголии, делает его героем. Конечно, демоническим героем, - он выглянул в окно.
- Барон приехал, - сказал доктор изменившимся тоном, - как и полагается демонам, явился ко времени. Признаться, я испытываю страх всякий раз, встречаясь с ним: не знаю, чем это кончится.
Барон вошел стремительно, увидав меня, приветствовал веселым кивком.
- Ах, вы здесь, есаул? - сказал с некоторой, как мне показалось, иронией.
- Да, ваше превосходительство, я нездоров.
- Ну, от вашей болезни доктор вас непременно вылечит, - сказал он и опять, с иронией, обернувшись, вдруг спросил:
- Доктор, это правда, что вы убежденный социалист?
- Нет, ваше превосходительство, это неправда, - ответил доктор, выдерживая долгий взгляд барона. Глаза у барона были воспаленные, бледные, водянисто-голу бые, выражение глаз - ничего не говорящее, какое-то безразличное.
- Чем вы можете подтвердить? - наконец, после долгой паузы, спросил барон.
- В вашей дивизии служат несколько моих земляков, которые давно меня знают. Им известно, что я делал на Урале после возвращения с германского фронта и каково мое отношение к крайним партиям и к большевикам.
- В таком случае, почему вы пытались облегчить участь бывшего комиссара Щиткова и доктора Сагансинова, известных социалистов, которых я приказал прикончить? - Барон продолжал сверлить доктора тяжелым взглядом, постукивая по полу ташуром - длинной монгольской тростью.
- Жизнь ваша, доктор, висит сейчас на волоске, - сказал барон, - постарайтесь на этом волоске удержаться.
Он и в гневе продолжал иронизировать. Судя по всему, это был человек иронического мышления.
- Я неоднократно беседовал с Щитковым и Сагансиновым, - сказал доктор. - Из разговора с ними я вынес уверенность, что оба они были врагами большевиков и искренне любили Россию. Естественно, когда я услышал об их аресте и о приговоре, который угрожал им как большевикам, то счел своим долгом гражданина сообщить все, что думаю об этих людях, и просил доложить вам мои показания.Показания мои может подтвердить и атаман казачьего войска Дутов.
Барон задумался, наконец отведя глаза от лица доктора.
- Ладно, - сказал он, - я не очень доверяю Дутову и прочим из этой шайки. Все они кадеты и шли в одной упряжке с большевиками. Во всяком случае, - он внезапно сорвался на фальцет, - я не потерплю никакой преступной
критики или пропаганды в моих войсках. Запомните и знайте - у меня повсюду глаза и уши. Через два дня вы, доктор, отправитесь к Резухину для организации санитарной службы и полевого госпиталя, отправитесь поближе к фронту.